Так получилось, что, когда немцы вторглись в Норвегию, я находился на родине северо-западных индейцев в Британской Колумбии и изучал наскальные изображения, напоминающие древнеполинезийские рисунки.
«Напра-во! Нале-во! Кру-гом!» Мытье полов в казарме, чистка амуниции, школа радиотелеграфистов-парашютистов и, в конце концов, высадка с морского конвоя в Финмаркене,[7]где, пользуясь отсутствием Солнца-бога в зимнее время, хозяйничал бог войны.
Но вот настал мир.
Пришел и тот день, когда моя теория обрела законченную форму. Я решил отправиться в Америку, чтобы изложить ее там.
Глава вторая. РОЖДЕНИЕ ЭКСПЕДИЦИИ
У специалистов. — Камень преткновения. — В Доме моряка. — Последний выход. — Клуб исследователей. — Новое снаряжение. — У меня появляется спутник. — Триумвират. — Один художник и два диверсанта. — В Вашингтон. — Совещание в военном департаменте. — У генерал-квартирмейстера со списком пожеланий. — Денежные затруднения. — Среди дипломатов в ООН. — Мы летим в Эквадор.
Да, так оно, пожалуй, и началось, — на одном из островов Полинезии, где старый туземец сидел у костра и рассказывал родовые предания и легенды. А много лет спустя я сидел уже с другим стариком в полутемном кабинете многоэтажного здания одного из нью-йоркских музеев.
Нас окружали сверкающие стеклом витрины, на которых были разложены немые остатки былой жизни — следы, по которым можно было проникнуть в прошлое, рядом с витринами вдоль стен вытянулись книжные полки. Некоторые из книг прочло во всем мире не более десяти человек, не считая самого автора. За рабочим столом сидел седой добродушный старик, — он прочитал все эти книги и даже сам написал некоторые из них. Но сейчас он явно был не в духе. Нервно стиснув подлокотники кресла, он смотрел на меня с таким выражением лица, словно я спутал ему карты в пасьянсе.
— Нет, — говорил он, — это невозможно!
Наверное, такой же вид был бы у Деда Мороза, если бы кто-нибудь сказал ему, что очередной Новый год придется на день Ивана Купалы.[8]
— Вы ошибаетесь, в корне ошибаетесь, — твердил он и решительно тряс головой, точно желая вытряхнуть оттуда даже самую возможность такой мысли.
— Но ведь вы еще не ознакомились с моими аргументами, — попытался я возразить, кивая с надеждой в сторону лежащей на столе рукописи.
— Аргументы!—воскликнул он. — Нельзя же подходить к этнографическим проблемам так, словно это детективная загадка.
— Почему нет? Все мои выводы основаны на собственных наблюдениях и известных науке фактах.
— В задачи науки входит беспристрастное исследование, — ответил он спокойно, — а не попытки доказать то или иное предположение.
Он осторожно отодвинул в сторону нетронутую рукопись и наклонился над столом.
— Никто не оспаривает того факта, что в Южной Америке развилась одна из наиболее замечательных культур прошлого, но столь же верно и то, что нам неизвестно, ни какой народ ее создал, ни куда она исчезла после прихода к власти инков. Одно можно утверждать с несомненной достоверностью: ни один из народов Южной Америки не переселился на тихоокеанские острова.
Он пристально взглянул на меня и продолжал:
— И знаете, почему? Ответ предельно прост. Они не могли попасть туда — у них не было лодок!
— Но у них были плоты, — возразил я нерешительно. — Вы же знаете — эти плоты из бальзового дерева.[9]
Старик улыбнулся и произнес с расстановкой:
— Что ж, попробуйте совершить плавание на плоту из Перу до тихоокеанских островов.
Последнее слово осталось за ним. Было уже поздно. Мы встали и пошли к выходу. Старый ученый добродушно похлопал меня по плечу и сказал, что я всегда могу обращаться к нему за помощью, но... отныне он советует мне всё-таки сосредоточиться на изучении либо Полинезии, либо Америки, не смешивая в одно две различные части света. Здесь он спохватился и вернулся к столу.
— Вы, кажется, забыли вот это, — он протянул мне рукопись.
Я прочел знакомый заголовок: «Полинезия и Америка; проблема взаимосвязи». Зажав рукопись подмышкой, я побрел вниз по лестнице и очутился на улице.
8
9