– Есть такое дело, – отвечает Масуд. – Десять дней назад совершили пеший марш в Сузы. Шли восемнадцать часов. Потом неделю ребята мозоли лечили.
Всякий, кто впервые видит Хейдара, считает его малоподвижным, так же и я сначала думал. Но в длинных походах все валятся с ног, а он свеженький.
Из долины внизу слышится стрельба: солдаты тренируются. Там насыпь, которую они берут штурмом, забрасывают ее гранатами и преодолевают, потом возвращаются и повторяют то же самое.
– Мы все с ребятами перешли в первый взвод, хотя Хусейн пытался нас разделить. Требовал, чтобы некоторые перешли к Абулфазлу, во второй взвод. Ребята не согласились… – Помолчав, Масуд продолжает: – Абулфазл стал командиром второго взвода, и, мне кажется, Хусейн хочет тебя к нему отправить.
– Зачем, почему меня?
– У него одни новички. Абулфазл говорит, без помощника ему трудно. Пару дней назад говорил, если ты приедешь, возьмет тебя к себе.
Опять слышится стрельба. Солдаты бегут в атаку, стреляют и кричат «ура». И берут насыпь штурмом. Нас окликает Мирза.
– Ча-чай г-готов, ув-важаемый Масуд-хан! П-прошу вас!
…Мы всё еще пьем чай, когда после марш-броска возвращается батальон. Я гляжу на них через щель входа в палатку. Хусейн с красным шрамом на лице дает команду «вольно, разойдись». И строй солдат вдруг рассыпается. Они выглядят усталыми. Я вижу Мехди, как всегда, аккуратного в том, как сидит на нем одежда и военное снаряжение. У него круглое лицо, каштановые волосы и приземистая широкоплечая фигура.
Али выходит из палатки.
– У, ребята, Али приехал!
– Здравствуйте, Али-ага!
Ребята окружают Али, а Мехди идет прямо в палатку. Я отступаю в сторону от входа. Он заходит, и мы обнимаемся. Я чувствую знакомый запах всех ребят-однополчан.
Поднявшись наверх холма, я ускоряю шаг. Палатка канцелярии штаба стоит рядом с крутым обрывом. Вход в нее – со стороны солнца, и клапан входа откинут. Двое стоят возле палатки и разговаривают с кем-то внутри нее.
– …Сколько дней идет?
– Сегодня вечером отправим… Дойдет послезавтра.
– Тогда давай две напишем.
Тот, кто внутри палатки, дает стоящим рядом с ней два листка бумаги. На них что-то написано сверху, и я, приглядевшись, читаю: «Телеграмма „салавати“»[15].
– Слушаю вас.
Это он говорит мне, и я отдаю ему мое направление на фронт. Взяв его, он продолжает говорить тем двоим:
– Не больше тридцати слов. Если больше, то не возьмут.
Взглянув на мой листок, он мне его возвращает:
– Батальон укомплектован, больше никого не берем.
И, не дожидаясь моего ответа, он идет к зарядному ящику оливкового цвета, полному бумаг и деловых папок.
– Брат, я из числа старых бойцов батальона, – говорю я ему.
Он раздраженно оборачивается.
– Я из ребят роты «Гейс»…
У него сильно выпирают и живот, и ягодицы, что делает его фигуру необычной.
– Приказ батальона не брать больше людей. Приказ командования.
Он указывает мне на другую палатку:
– Вон их палатка, обратись к ним, если разрешат, приходи.
Я выхожу из палатки. И вдруг мне захотелось вернуться и добавить что-нибудь. И я возвращаюсь. Он поднимает голову от бумаг и вопросительно смотрит.
– Ты из новеньких, недавно в батальоне? – спрашиваю я. Невольно мой тон изменился.
– То есть как? А в чем дело?
Он уже смотрит на меня как на врага.
– Да ничего, просто я раньше вас не видел. Думаю, ты из тех, что были призваны во время «шестимесячной принудительной мобилизации».
Я намеренно сделал ударение на слове «принудительной».
– А в чем вопрос твой? – он идет ко мне, поправляя портупею, но я не стал разъяснять ему суть вопроса. Вышел из палатки и направился к той, которую он мне указал.
Рядом с ней стоит красный спортивный мотоцикл. Я окликаю: есть ли кто в палатке, и мне отвечают, что есть.
– Заходите!
Но я жду снаружи, пока кто-нибудь выглянет. Клапан отодвигается, и я вижу лицо Гасема, батальонного связного. Удивленно уставившись на меня, он выходит из палатки.
– Ты когда приехал?
Мы с ним обнимаемся.
– Утром, сегодня утром… А Хадж-Носрат на месте?
Гасем одет как курсант военного училища, портупея плотно облегает его талию, что делает его еще стройнее. Отглаженные брюки и гетры, средний рост и спортивная фигура… Он меня всего-то на пару лет старше.
– На месте, – отвечает. – Заходи, сейчас скажу ему.
Он уходит в палатку, и вскоре я слышу голос Хадж-Носрата, зовущего меня войти. Пригнувшись, Гасем опять выходит наружу и, взяв меня за руку, втаскивает внутрь.
– До чего умные все стали, – шутливо говорит мне Хадж-Носрат. – Прибывают впритык к боевым действиям!
15
В годы Ирано-иракской войны многие бытовые услуги в тылу, предназначенные для фронта (пошив военной формы, ремонт боевой техники, производство продовольствия и т. п.), оказывались не за деньги, а за прочтение благодарственной молитвы – салавата. Таким образом люди, по разным причинам не имевшие возможности непосредственно участвовать в боевых действиях, старались оказать посильную помощь сражающимся на передовой.