– Постой, сам достану.
Я встаю с пола, и мать предупреждает меня:
– Чай не пролей.
Ройя нетерпеливо ждет, пока я вырву из тетради белый листок.
Из экзаменационного класса по физике я выхожу на улицу. Смеркается, дует холодный ветер. Жесткие крупицы снега секут лицо. Я застегиваю доверху молнию куртки, а учебник по физике сую за пазуху. Домой идти нет желания. Опавшие листья шуршат под ногами, а снег усиливается. Вся стена вдоль улицы сплошь заклеена плакатами: «Отправка на фронт ста тысяч воинов Мухаммада». Я засовываю руки поглубже в карманы. Передо мной идут по улице молоденький паренек с девчонкой. На ней длинное шерстяное пальто, и я улавливаю запах духов. Навстречу им – трое юношей с учебниками под мышками. Увидев парочку, они начинают шептаться, потом громко хохочут. А один из них смотрит на паренька с девчушкой с завистью. Но до того, как мы сойдемся лицом к лицу, я сворачиваю в переулок. Позади себя слышу насмешливый трескучий звук, издаваемый чьими-то губами. А потом топот бегущих ног…
Я останавливаюсь перед дверью зеленого цвета. Позвонив в звонок, отступаю и смотрю на окно второго этажа. Окно открывает мужчина средних лет в исподней рубахе.
– Слушаю.
– Здравствуйте, господин Асгар дома?
– Нет его, заходите.
Этот мужчина в точности так же долговяз и нескладен, как сам Асгар-ага[1], и исподняя рубаха висит на нем как на вешалке. Подняв глаза к небу, он словно бы считает снежинки.
– Не знаете, когда он вернется?
– Не думаю, чтобы скоро вернулся, позавчера только уехал на фронт.
Я ошеломлен. Холод заставляет мужчину поскорее закончить разговор. Я прощаюсь и ухожу восвояси. И думаю о том, почему же Асгар уехал, не сказав мне. Еще через два квартала я подхожу к дому Ахмада. С ним мы вместе возвращались с фронта. Неужто и он уехал? Я его не видел со времени начала экзаменов. Я точно помню, что мы собирались ехать на фронт вместе. Уже совсем стемнело, и всю землю покрывает тонкий слой снега. Дверной звонок сломан. Ключом я стучу по двери, и девчоночий голос спрашивает:
– Кто там?
– К Ахмаду – дело…
Дверь приоткрывается.
– Здравствуйте, у меня дело к господину Ахмаду.
– Подождите! – торопливо отвечает девочка. – Подождите!
И убегает прочь. Слышу ее крик в глубине дома: «Мама! Мама…»
Потом – топот приближающихся ног. По звуку этих спешащих ног я понимаю, что один тапок женщина потеряла. Зажегшийся во дворе свет освещает сбоку лицо этой пожилой женщины.
– Здравствуйте, хадя[2] -ханум[3]!
Задыхаясь от волнения, она говорит мне:
– Пожалуйста, заходите… Что с Ахмадом?
Из-за ее спины выглядывает девочка. Я спрашиваю:
– Ахмад дома?
– Нет, а что случилось-то? – пожилая женщина сама не своя от испуга.
Мягко и очень размеренно, медленно я объясняю ей:
– У меня дело к Ахмаду. Хотел спросить, дома он или нет?
– Ахмад же на фронте! – отвечает она.
Я ничего не понимаю. Шагаю вперед и недоверчиво переспрашиваю:
– Как на фронте? Когда же он уехал?
Пожилая женщина чуть успокоилась, а девочка скрылась из вида.
– Две недели… Во вторник, две недели назад, уехал…
Я не знаю, что сказать. Прощаюсь и ухожу. На перекрестке установлена палатка помощи фронту. В ней ежатся от холода двое, и снег засыпает сваленные в кучу разноцветные узлы, которые принесли люди. Из динамика слышится голос, агитирующий помогать фронту. А люди проходят мимо, вжав головы в плечи, в воротники пальто. Но прохожих мало – улица почти пуста.
Домой я возвращаюсь уже в полной темноте. На звонок дверь открывает Мустафа. Он ворчит обвиняюще:
– Мать ждала тебя – что ты так поздно?
– Отец еще не вернулся? – спрашиваю.
Он произносит «нет» таким странным голосом, точно горло полощет. Закрывает дверь и идет в дом следом за мной. В комнате Ройя в обледенелом окне ладошкой расчистила кружок, чтобы смотреть на улицу.
– Мать хотела меня за тобой посылать, – продолжает ворчать Мустафа. – Ты бы говорил ей, куда идешь, а то где я тебя буду искать в темноте?
Я украдкой показываю Ройе язык и отвечаю Мустафе:
– А ты только ворчать умеешь, да?
– Что ж, я вру, что ли? – продолжает Мустафа, но я больше не обращаю на него внимания. Отряхнувшись от снега, вхожу в комнату, Ройя бросается в мои объятья. Так, обнявшись, мы вместе садимся и смотрим, как мать читает намаз. Мать хмурится, косится на меня и, читая молитву, повышает голос:
– …кроме тех, на кого гневаются!..
Я прижимаю лицо Ройи к своему уху, и она морщится:
– Ух! Холодный!..
Встав на ноги, я подхожу к керосиновой печке посреди комнаты. Снимаю куртку и бросаю ее в угол. Учебник физики падает на пол. Меж тем вошел Мустафа и занялся своими уроками.
1
2