Икскюль, как и Фабр, предлагает не только некоторую теорию живого, но, как и многие писатели-натуралисты, обладавшие не меньшей наблюдательностью, полноценную герменевтику живых существ[21]. Классическая богословская и историко-филологическая герменевтика постепенно расширяла свои границы, отталкиваясь от отдельных видов текстов, пока не замкнула свой горизонт всей совокупностью созданных человеком артефактов[22]. Биологическая герменевтика Икскюля открывает для понимания необозримое множество новых миров — уже не человеческих. И при этом сохраняет родовую эпистемологическую черту герменевтического познания — его незавершенный характер, чем и можно объяснить скепсис Икскюля в отношении совершенства нашего перевода чужих окружающих миров. К этому добавляется еще один аспект — эстетический. Неведомый создатель жизни — «композитор», а сама жизнь основана на музыкальных контрапунктах, музыкальной композиции, мелодии и музыкальной гармонии[23]. Но дело не ограничивается ключевой ролью музыкальной модели взаимодействия: «техника природы напоминает возникновение любого произведения искусства». Таким образом, два основных элемента «Критики способности суждения» Канта — эстетика и учение об организмах — приводятся Икскюлем в единство.
Это эстетическое отношение к живым существам, принимающее также форму удивления их функциональным совершенством, проявляется также в отрицании Икскюлем эволюции как формы прогресса живых существ. Он признает, что в прошлом живые существа были проще, но отказывается считать их несовершенными: «даже при изучении простейших животных мне никогда не встречалось и тени несовершенства». Взгляд натуралиста, соединяющий в себе эстетический аспект и оптику научного знания, открывает нам новый — совершенный и прекрасный — мир. Подобная способность видеть окружающий мир — как живой, так и неживой — изобретение модерной культуры, полностью оформившееся лишь в XIX веке. Ключевую роль здесь сыграл Александр фон Гумбольдт, исследования и экспедиции которого вдохновили множество современных естествоиспытателей[24], ему же мы обязаны закреплением за универсумом наименования «космос» (то есть гармонично упорядоченный). И надо сказать, что далеко не все мыслители того времени обладали подобным взглядом на мир. Тут можно вспомнить Гегеля, совершенно равнодушного к красоте природы. В особенности же наглядный антипод Икскюля в этом отношении — Владимир Соловьев. С одной стороны, Соловьеву принадлежит грандиозная и по сей день актуальная утопия эстетизации окружающего человека природного мира. С другой стороны, он смело ранжирует живые существа на объективно прекрасные и безобразные, причем больше всего в эстетическом порицании от него достается как раз излюбленным персонажам Икскюля — паразитам[25]. Здесь, не вынося эту ремарку в примечания, поделюсь одной личной историей. При посещении Воронежского заповедника, который был создан в свое время для воссоздания в первую очередь популяции бобров, мы встретились с Борисом Ромашовым, изучающим паразитов бобров (а это лучший специалист по теме, возможно, в мире)[26]. В своем кабинете он, конечно, раскрыл стеллажи с их заспиртованными образцами. Мягко говоря, я не проявил интереса. Но тогда он взял наугад препарат и положил под микроскоп. Заглянув в него, можно было увидеть волшебную симметрию не хуже, чем в калейдоскопе в детстве: эстетика в природе раскрывается не с первого взгляда.
Важнейший вклад Икскюля в биологию, а также затем в кибернетику состоит в формулировке принципа обратной связи между организмом и средой, который он называет «функциональным кругом» (Funktionskreis) — см. рисунок 3 в работе «Путешествия». Но если для кибернетического движения наследие Икскюля находится, насколько я могу судить, на периферии[27], то для биосемиотики он является несомненным классиком[28]; также в ее развитие во второй половине XX века внес заметный вклад его старший сын Туре фон Икскюль[29]. Важнейший принцип биосемиотики, сформулированный в теории значения (Bedeutung) Икскюля, заключается, по выражению Калеви Кула, в том, что организм рассматривается как коммуникативная структура. В связи с теорией значения и функциональным кругом возникает, однако, вопрос, насколько они потенциально соответствуют его собственному стремлению отделить живые организмы в особый регион, где не действуют «механические» закономерности. Вопрос возникает потому, что именно кибернетическая и информационно-семиотическая модель, существующая во множестве разновидностей, во второй половине XX века становится важнейшим претендентом на то, чтобы стереть границу между миром механизмов и организмов, то есть ликвидировать дуалистическую самостоятельность этих онтологических регионов. Причем это происходит путем формирования механизма более сложного типа. На мой взгляд, теория значения Икскюля также открывает подобную возможность, несмотря на его собственную уверенность в нередуцируемости органической жизни к каузальным механизмам неорганической природы. В стандартной классификации Чарльза Пирса, выделяющего знаки-символы, иконические[30] и индексальные знаки, биологическая семиотика Икскюля работает с одним типом знаков — индексальными[31]. Их особенность заключается в том, что они связаны со своим означаемым каузальным («механическим») образом: так, столбик термометра, являющийся для нас знаком температуры, движется в силу совершенно естественных причин. По емкому определению Гуссерля, который в своей классификации называет некоторые подобные знаки также вполне икскюлевским термином «метка» (Merkmal), знак и означаемое связаны здесь таким образом, что «некоторые вещи могли бы или должны существовать, так как даны другие вещи»[32]. И хотя Икскюль семиотизирует существование живых существ в их окружающем мире, однако это семиотизация индексального, то есть причинно-следственного, типа. Что и открывает возможность для монистической интеграции органического и неорганического в рамках последующих кибернетических моделей или своеобразных семиотических теорий эволюционного развития универсума[33]. В этой особенности биосемиотики также обнаруживается определенная двойственность идей Икскюля, которая в любом случае является продуктивной для их дальнейшего развития.
21
Попытку рассмотреть Икскюля как представителя феноменологической герменевтики в контексте семантических теорий Г. Фреге и Э. Гуссерля см.:
22
Наиболее артикулированно это замыкание герменевтики на всей совокупности человеческих артефактов — и при этом исключительно на них — происходит у Иоганна Густава Дройзена: «Только то, что сформировали дух и рука человека, что они вылепили, чего коснулись, только след человека вспыхивает и виден нам. Моделируя, формируя, упорядочивая, человек в любом проявлении выражает свою индивидуальную сущность, свое Я. Нам понятно лишь то, что из таких выражений и отображений еще как-либо, где-либо имеется у нас в наличии» (
23
Музыкальная модель как форма функционирования живых организмов заимствуется Икскюлем у биолога Карла Эрнста фон Бэра, к которому он близок по многим позициям. См.:
24
См., например:
25
«…В царстве животном, где встречаются положительно безобразные творения, они или принадлежат к видам
26
27
Из недавних интересных обзоров генезиса этой идеи см.:
28
Из современных всесторонних исторических и систематических работ по биосемиотике помимо уже цитированной монографии Алексея Шарова и МортенаТённисена см. также:
29
См.:
30
Иконические знаки связаны с означаемым отношением подобия (любое произведение предметной живописи, некоторые китайские иероглифы, слово «жужжать» в русском языке), знаки-символы произвольно связаны со своим означаемым (слово «собака» или имя «Сократ»).
31
См. также анализ этой классификации в упомянутой уже работе Эдуардо Кона «Как мыслят леса» (глава «Открытое целое»). Согласиться с его иерархизацией по типу комплексности данных трех типов знаков (иконические, индексальные, затем знаки-символы), впрочем, не представляется возможным. Самым элементарным является именно индексальный знак, поскольку он возникает причинно-следственным образом и не требует никакого субъекта восприятия, это просто часть порядка природы. Иконический же знак (который может возникать как индексальный) требует для своего функционирования в виде знака какого-то субъекта восприятия, это более комплексная система.
32