Грэхем осознал, что ведет себя не слишком вежливо.
— Копейкин, вы очень добры, что так обо мне беспокоитесь. Кажется, я поднял много шума из-за ерунды.
— И правильно сделали. — Копейкин нахмурился. — К несчастью, нам придется поднять еще больше шума.
— Думаете, стоит вызвать полицию? Не вижу смысла. Да и поезд отходит в одиннадцать — не хотелось бы на него опоздать.
Копейкин отпил немного виски и со звоном поставил стакан на место.
— Боюсь, любезный, вам нельзя ехать поездом в одиннадцать.
— С какой стати? Конечно, можно. Я цел и невредим.
Копейкин странно на него посмотрел:
— Верно. Вам повезло. Но фактов это не меняет.
— Фактов?
— Вы не заметили, что и ваши окна, и ставни снаружи взломаны?
— Нет. Я не смотрел. И что с того?
— Если выглянете, увидите под окном террасу, выходящую в сад. Над ней — стальной каркас, достающий почти до балконов третьего этажа. Летом его покрывают соломенными циновками, чтобы на террасе люди могли есть и пить в тени. Тот человек, очевидно, вскарабкался по каркасу; это легко — я бы и сам, пожалуй, сумел. Оттуда можно забраться на балкон любой комнаты вашего этажа — так почему же грабитель решил вломиться в одну из немногих, где и ставни, и окна были заперты?
— Понятия не имею. Я всегда слышал, что преступники умом не отличаются.
— У вас ничего не пропало. Чемодан остался заперт. Какое совпадение: вы вернулись как раз вовремя, чтобы помешать вору.
— Совпадение и правда удачное. Господи, Копейкин, давайте поговорим о чем-нибудь другом. Тот человек сбежал — и дело с концом.
Копейкин покачал головой:
— Боюсь, что нет, любезный. Вам не кажется, что интересный у нас получается грабитель? Ни один другой так себя еще не вел. Вламывается к вам в комнату через запертое окно. Если бы вы спали — непременно проснулись бы; выходит, он заранее знал, что вас не будет в гостинице, и знал, в каком номере вы остановились. Есть ли у вас что-нибудь, стоящее подобных приготовлений? Нет. Любопытный вор! Кроме того, он носит пистолет весом не меньше килограмма — и трижды по вам из него стреляет.
— И что?
Копейкин сердито выпрыгнул из кресла:
— Любезный, неужели вам не ясно: тот человек стрелял, чтобы убить вас, и именно за этим сюда явился?
Грэхем расхохотался.
— Тогда, значит, никудышный он стрелок. А теперь послушайте меня, Копейкин. Вы разве не знаете миф об англичанах и американцах? Во всякой стране, где не говорят по-английски, живет вера, будто американцы и англичане — сплошь миллионеры и у них можно найти огромные суммы наличными. Если вы не против, я лягу посплю. Спасибо, что заглянули, — очень вам благодарен, но сейчас…
— А вы когда-нибудь, — оборвал его Копейкин, — пробовали стрелять из тяжелого пистолета в темной комнате по человеку, который только что вошел в дверь? Прямого света из коридора нет — один слабый отсвет. Пробовали? Не пробовали. Человека видно, но вот попасть по нему — совсем другое дело. В такой ситуации даже хороший стрелок может сперва дать промах — как промахнулся и тот человек. Это вывело его из равновесия. Он скорее всего не знал, что англичане обычно не носят при себе оружия. Вы тоже можете открыть огонь. Он быстро стреляет снова — задевает вам руку. Вы, полагаю, кричите от боли. Он, вероятно, думает, что сильно вас ранил; палит еще раз, наудачу, — и исчезает.
— Чушь! Вы спятили. Да зачем кому-то желать моей смерти? Я самый безобидный человек на земле.
Копейкин смерил Грэхема ледяным взглядом:
— Неужели?
— Вы о чем?
Копейкин не ответил. Допив виски, он произнес:
— Я говорил вам, что собираюсь позвонить другу. Так я и поступил. — Он неторопливо застегнул пальто. — Как мне ни жаль, любезный, но нам нужно срочно ехать к нему. Я пытался сообщить вам новость деликатно, однако приходится говорить напрямик. Сегодня ночью вас пытались убить. И с этим надо что-то делать. Немедленно.
Грэхем вскочил на ноги:
— Вы рехнулись?
— Ничуть, любезный. Вы спрашиваете: зачем кому-то вас убивать? На то есть превосходная причина. К сожалению, подробней объяснить не могу — я получил официальные инструкции.
Грэхем сел.
— Копейкин, я сойду с ума. О чем вы толкуете? Друг? Убийство? Инструкции? Что за бред?
Копейкин смутился.
— Простите, любезный. Я понимаю ваши чувства. Давайте скажу вам вот что. Этот друг — он, строго говоря, вовсе мне не друг. Если честно, я его недолюбливаю. Его зовут полковник Хаки, он глава турецкой тайной полиции. Его кабинет в районе Галата, и он ждет нас там, чтобы обсудить наше положение. Я предполагал, что вы не захотите ехать, и сказал ему об этом. Он ответил — извините, — что в таком случае вас доставят туда силой. Обижаться, любезный, глупо. Обстоятельства сложились чрезвычайные. Если б я не знал, что звонить ему необходимо и в моих интересах, и в ваших, я бы не позвонил. А теперь, любезный, нам пора. На улице ждет такси.
Грэхем снова медленно встал.
— Ладно. Признаться, Копейкин, вы меня удивили. Дружеская забота — это я ценю и понимаю. Но вот истерики от вас никак не ожидал. Вытащить из кровати главу тайной полиции в такой час… просто невероятно. Надеюсь, он не рассердится, что мы выставим его дураком.
Копейкин покраснел.
— Я не спятил и не впал в истерику. Я всего лишь выполняю свою работу — пусть и без особого удовольствия. Прошу простить, но…
— Я готов простить что угодно, кроме тупости, — огрызнулся Грэхем. — Не поможете надеть пальто?
До Галаты ехали в мрачном молчании. Копейкин дулся. Грэхем вжался в угол и уныло глазел на темные стылые улицы, жалея, что позвонил Копейкину. Глупо, конечно, когда в тебя стреляет забравшийся в гостиницу вор, но когда тебя ни свет ни заря тащат рассказать о случившемся главе тайной полиции — это уж совсем нелепо. Еще Грэхем беспокоился о Копейкине. Может, тот и осел, но все-таки досадно, что он поставит себя в неловкое положение перед человеком, который запросто может повредить ему в бизнесе. Кроме того, Грэхем знал, что вел себя грубо.
— А какой он, полковник Хаки?
Копейкин хмыкнул.
— Изысканный и элегантный. Любимец дам. По слухам, способен выпить две бутылки виски и не опьянеть — может, и правда. Служил у Ататюрка, был заместителем во временном правительстве девятнадцатого года. Еще рассказывают, как он казнил пленников: связывал их парами и бросал в реку, чтобы сберечь еду и патроны. Я не ханжа и не верю всему, что говорят, а все-таки он мне не нравится. Он, однако, очень умен. Впрочем, сами увидите. С ним можно говорить по-французски.
— Я все-таки не понимаю…
— Поймете.
Вскоре такси свернуло на узкую улочку и остановилось позади большой американской машины, почти загородившей дорогу. Грэхем и Копейкин вышли и очутились перед двойными дверями, похожими на вход в дешевый отель. Копейкин нажал кнопку звонка.
Одна створка дверей немедленно отворилась, и появился заспанный дежурный — его, видимо, только что подняли с постели.
— Haki efendi evde midir?[20] — задал вопрос Копейкин.
— Efendi vardir. Yukari.[21] — Дежурный показал на лестницу.
Они поднялись.
Кабинет полковника Хаки располагался в конце коридора на последнем этаже. Полковник сам вышел им навстречу.
Это был высокий мужчина со впалыми щеками, тонкими губами и седыми волосами, остриженными на русский манер в кружок. Узкий лоб и похожий на клюв нос придавали ему сходство с хищной птицей. На полковнике были отлично сшитый офицерский мундир, широкие бриджи и узкие, начищенные до блеска кавалерийские сапоги. Походка слегка вразвалку выдавала привычку к верховой езде. Не считая бледности небритого лица, ничто не указывало, что он недавно спал. Внимательные серые глаза с интересом изучали Грэхема.
— A! Nas-lsiniz. Fransizca konu abilirmisin.[22] Так? Рад встрече, мистер Грэхем. Вы ранены… — Грэхем почувствовал, как незабинтованную руку с большой силой сжали длинные гибкие пальцы. — Надеюсь, вам не очень больно. Нужно что-то делать с негодяем, который хотел вас убить.