– И она умерла? – осведомился Баркли.
– Да. И мальчик тоже умер.
– Горе, какое горе… – поплёвывая на пальцы, листал меню банкир. – Это правда. Наш мир очень жесток. И я не думаю, что есть большая разница между жизнью в Европе или Америке. Несмотря на национальность, все люди подвержены одним и тем же искушениям, страстям и, как следствие, страданиям.
Появился официант с блокнотом и карандашом. Приняв позу вопросительного знака, он остановился в нерешительности, и глаза спрашивали: «Что будете заказывать, господа?».
– Do you have any whiskey[11]? – осведомился Баркли по-английски.
Услышав, вероятно, единственное знакомое слово, кельнер покачал головой.
– And cigars[12]? – не унимался американец.
– No[13], – выдавил из себя ресторанный лакей.
– What a pity[14]!
– Не стоит расстраиваться, мистер Баркли, – на ломанном английском начал объяснять Войта, – можно заказать услуги ресторанного посыльного и через четверть часа сюда доставят и виски, и сигары.
– Великолепно! Тогда, мой друг, сделайте одолжение, попросите купить бутылочку «Джонни Уокера» и коробку «Упмана». Прошу вас, выберите любые блюда, которые вам по душе. Я также не откажусь от ваших рекомендаций и с удовольствием попробую чешскую кухню. Виски и сигары будут приятным дополнением к нашему вечеру.
Пока Войта, зная вкусовые пристрастия шефа, делал заказ, Баркли наклонился к Ардашеву и, вынув вечное перо, вывел на салфетке: «$15000 cash, ок?[15]». Клим Пантелеевич раскрутил свой «Waterman» и дописал: «In advance, tomorrow»[16]. Цифры и буквы расплылись, меняя очертания и, превращаясь в кляксы.
– Sure[17], – согласился банкир и скомкал салфетку.
– Ситуация в которой вы оказались, очень серьёзная, – поведал частный детектив. – Вас отравили.
– Как? Чем? – воскликнул американец, подпрыгнув на стуле так, будто ему сунули под нос свежего нашатыря.
– Вчера я провёл химический анализ содержимого бутылки «Джонни Уокера», который вы пили.
– Вы были у меня в номере? – вылупив удивлённо глаза, спросил он.
– Прежде я протелефонировал в отель, чтобы сообщить о принятии вашего предложения, но портье сказал, что вас увезли в больницу. Заподозрив неладное, я поехал в «Де сакс» и поднялся к вам в комнату. Там я встретил знакомого полицейского. Он опрашивал ваших подчинённых и…
– Господи, я совсем забыл о них! Но ничего. Завтра утром соберу всех вместе… Простите, что перебил вас. Пожалуйста, продолжайте.
– В вашем виски содержится сульфат морфия. Взаимодействуя с алкоголем, он мог привести к смерти. Симптомы очень похожи на те, что были у вас.
– Вы хотите сказать, что всезнайка Эдгар, чопорный историк Алан или красотка Лилли плеснули в мой «Джонни Уокер» отраву?
– Я сказал именно то, что сказал: «В вашем виски содержится сульфат морфия». А вот как он там оказался – предстоит выяснить. Действительно, это мог сделать любой из них, но нельзя исключать и сговора. Кроме того, преступником может быть кто-то из персонала отеля и, наконец, добавить сульфат морфия в виски вполне по силам и постороннему злоумышленнику, пробравшемуся в комнату инкогнито. Дождаться, когда вы покинете гостиницу, незаметно проследовать мимо портье, открыть дверь отмычкой и смешать таблетки морфина с виски – проще, чем выкурить сигару. Поверьте.
– Вы упомянули полицейского. Вы не знаете, кто его вызвал?
– Поняв, что вы иностранец, врач скорой помощи решил перестраховаться и протелефонировал в полицию. Полицмейстер прислал инспектора, который не нашёл явных признаков отравления, но в больнице вам, на всякий случай, вкололи атропин. Он-то и вытащил вас с того света. Я лично исследовал содержимое бутылки в лаборатории, и потому ошибки быть не может. Таким образом, о причине вашего недомогания осведомлены четверо: вы, я, Войта и преступник.
– Но ведь это невозможно. Морлок в Америке. Как же мог морфин попасть в виски?
– Хороший вопрос.
– Это возможно, если Морлок – один из ваших сотрудников, – высказался Войта.
– Или если он в Праге. И приехал сюда вместе с вами, – добавил Ардашев.
– Да откуда у него деньги на билет, чтобы пересечь Атлантику? – проронил Баркли, удивлённо подняв голову.
– Вы же сами сказали, что отослали ему две тысячи долларов, – напомнил Клим Пантелеевич.
– Верно, я совершенно об этом забыл.