Развитие общественной мысли здесь, как и везде, совершается диалектически по спирали с отступлениями и возвратом к якобы старому, с воспроизведением, казалось бы, уже пройденных (гением пройденных) ступеней, с потерей старого единства, с перерывом постепенности, сплошь и рядом в одном-единственном направлении, а не фронтальном продвижении вперед. Как правило, теоретический задел, созданный прорывом гения в направлении к более высокому миросозерцанию, не реализуется его последователями, и не потому что не хватает талантов повести мысль дольше в этом направлении, – движение вперед предлагает самокритику теории, а исторические условия для этой самокритики вызревают с большим опозданием. Вот почему не народники, непосредственные последователи Чернышевского, а русские социал-демократы на ином этапе освободительного движения явились хранителями и умножателями лучших сторон теоретического наследства великого русского демократа и социалиста – его исторического реализма, веры в данное общественное развитие, стремления к европеизации России, намеченной в его концепции точки зрения классовой борьбы.
Но вернемся к основной нити рассуждения.
Третий уровень функционирования идеологии – народные представления и верования, совокупность разрозненных мнений, большей частью неосознанных и неоформленных, составляющих мироощущение масс. Однако философию, которой не удается создать идеологическое единство между «низами» и «верхами», народом и интеллигенцией, ожидает крах. Интуитивно это чувствовали народники 70-х годов, участники «хождения в народ» и члены «Земли и воли». И народовольцы, идя в народ, стремились пробудить ото сна крестьянскую массу, поднять ее на уровень сознательного действия во имя социализма. В 1870-х годах они еще не видели действительных путей к интеллектуальному и политическому подъему массы. И не могли видеть их, пока оставались в системе мышления Чернышевского, – значение развития капитализма для «воспитания» массы, историческую миссию пролетариата как могильщика буржуазного строя можно было осознать только в совершенно иной концепции действительности – на основе пролетарского социализма. Тем не менее следует признать большой заслугой революционного народничества, что, несмотря на все теоретические зигзаги и практические трудности, оно создало в среде передовой русской интеллигенции прочную традицию решения общественных вопросов путем обращения к массам, к самостоятельности низов.
Итак, если на уровне мыслителей, философов мы видим определенное снижение теории – здесь, несомненно, сказались и личные потери, которые понесло освободительное движение (хотя и не только они), то на уровне формирования собственно идеологии происходит явный прогресс. Несмотря на спад крестьянского движения, в целом для общественной жизни России во второй половине 1860-1870-х годов характерен рост демократических сил, более резкое размежевание революционного течения от либерализма, напряженные поиски путей в народную массу, поворот к боевым действиям против самодержавия[19].
Революционно-демократическое движение вступает в свой воинствующий фазис, ставит на повестку дня вопрос о непосредственном революционном действии. То, что Чернышевский намечал как теоретически возможную альтернативу капиталистическому пути, рассматривается теперь революционерами как вопрос непосредственной практики.