Нельзя дать того, чего нет. Классический детерминизм терял бы последнюю опору…
…О каких бы странностях атомного мира Бор тогда ни размышлял, неизменным фоном для его раздумий служило окрепшее в дискуссиях со Шредингером и Гейзенбергом убеждение в реальности волн-частиц. Следовать законам движения классических материальных точек эти микрокентавры не могли. Тысячи раз он думал об этом. А сейчас естественно явилась мысль: не лишены ли они из-за своей двойственности, эти детальки микромира, ВПОЛНЕ ОПРЕДЕЛЕННЫХ КООРДИНАТ И СКОРОСТЕЙ?!
То было ясное предчувствие еще не сформулированного математически фундаментального физического закона.
…Хотя не случилось в снегах Норвегии минуты открытия, однако же была минута, когда перед Бором замаячила эта мысль. И в равномерном беге лыжного времени та минута заслуживала быть как-то отмеченной. Она заслуживала зарубки на лесной тропе. Или охотничьего рожка в тишине. Словом, чего-то похожего на выстрел крепостной пушки, отметившей в Комо приход полуденной минуты, когда семь месяцев спустя — в сентябре того же 27-го года — Бор рассказывал Паули о течении своих февральских раздумий.
Голос Паули. А холодно было в Норвегии?
Голос Бора. Холодно? Ты знаешь, я не заметил…
Голос Паули. Я так и думал.
Около двух лет назад, как раз когда в июле 25-го года писал он вещую фразу о ГОТОВНОСТИ К РЕШИТЕЛЬНОЙ ЛОМКЕ, Бору захотелось расчистить от лишних зарослей поляну перед Вересковым домом. Все его мальчики, кроме годовалого Эрнста, принимали в этом участие. В час отдыха ребята уселись на спиленном дереве, а он предложил им подумать над шутливой побасенкой.
— Представим себе кота, которого нет на свете, — сказал он. — Ничего удивительного, если у такого кота есть два хвоста, не правда ли? Но у настоящего кота наверняка на один хвост больше, чем у кота, которого нет. Значит, у настоящего кота три хвоста? Где тут ошибка?
Раньше других соскочил с дерева трехлетний Оге. Он протянул руки и, глядя на свои пустые ладошки, сказал: «Папа, вот кот, которого нет на свете. А где два хвоста?» (Тут бы следовало увидеть предзнаменование: то был блестящий экспериментальный ответ будущего теоретика[4].)
Бор очень любил эту историйку. И мысленно вспоминал ее в снегах Норвегии. Возражающие против странностей квантовой механики не замечали, что их классические доводы бывали равносильны просьбе представить себе двухвостого кота, которого нет на свете. Таким котом были классические частицы-шарики, а двумя хвостами — точные координаты и точные скорости. Меж тем эксперименты, совсем как маленький Оге, протягивали из микромира пустые ладони: там не было классических шариков. И простодушно спрашивали: где одновременно измеримые координаты и скорости?
Этот простодушный вопрос задавала все та же антиклассическая формула: A · B не равняется B · A… Она ведь указывала на пары несовместимых измерительных операций A и B. Тут был теоретический ЗАПРЕТ на одновременное проведение в атомном мире таких измерений. (Кабы одновременное проведение было возможно, не играл бы роли их порядок.) Сразу пришла догадка с разгадкой: а не относится ли такая несовместимость измерительных операций именно к измерению НАЧАЛЬНЫХ УСЛОВИЙ движения в микромире?
Да, разумеется, ответ был готов: с первых шагов новой механики неперестановочная формула умножения прежде всего включила случай, когда A — измерение координаты электрона, а B — измерение его скорости. Но это же и есть начальные условия движения, каких всегда со времен Лапласа просила для своих предсказаний классическая механика! А их-то, оказывается, и нельзя узнать ОДНОВРЕМЕННО. И всего важнее: НЕЛЬЗЯ — без всякой ссылки на лабораторную точность. Вообще нельзя. В принципе. Другими словами, самой природе они одновременно неизвестны. Потому что частицы — вовсе не частицы, а странные частицы-волны!
…Пустые ладошки трехлетнего Оге.
Так уж устроен микромир, если рассказывать об его устройстве на языке макромира — с помощью всех этих давно известных слов: координата… скорость… частица… волна… причинность… случайность… непрерывность… скачок…
Сколько раз он, Бор, говорил и писал об ограниченной пригодности в микромире образов и понятий, рожденных повседневным опытом человечества! Однако эта ограниченность не уменьшала могущества разума и в познании глубин природы. Не загадочно ли? Он готов был повторить вслед за Эйнштейном, что самое непостижимое состоит в постижимости мира. Какой же великой силой обладает выработанный веками язык наших представлений!
4
В 1975 году профессор Оге Бор удостоился Нобелевской премии за работы в области теории атомного ядра.