Мао был в центре событий, в осенние месяцы он выступал перед ликующими толпами хунвейбинов восемь раз. Эти митинги-парады собирали миллионы участников. Сенсацией стал заплыв по реке Янцзы, устроенный председателем. Семидесятидвухлетний старик находился в воде больше часа, проплыв девять миль под возгласы тысяч зрителей на берегу. Благодаря быстрому течению реки, он побил десяток мировых рекордов в плавании, о чём писали газеты всего мира. Председатель мировой ассоциации пловцов с сарказмом предложил ему принять участие в следующих Олимпийских играх.[626]
Лена Дин-Савва не могла уклониться от участия в рейдах хунвейбинов, но по возможности она пыталась заступаться за намеченные жертвы. «Милицейские участки выгребали из своих архивов личные дела “врагов народа” и передавали этой зелёной молодёжи. Те вламывались в указанные квартиры и дома и расправлялись с хозяевами как хотели. Тысячи людей погибли от рук подростков, которые забивали их до смерти. Когда я однажды попыталась вступиться, меня обвинили в том, что я защищаю контрреволюционера. Затем потребовали машину, чтобы увезти из дома всё дорогостоящее».[627] То есть, стимул грабежа присутствовал во всех этих атаках как некий приз.
Публичные избиения назывались «митинги критики и борьбы». Инструкции, даваемые Мао Цзедуном полиции, сводились к следующему: «Нежелательно, чтобы людей забивали до смерти… Но когда ненависть масс к врагам народа перехлёстывает через край, её удержать невозможно, так что и не пытайтесь… Нужно поддерживать постоянную связь с хунвейбинами, сотрудничать с ними, снабжать их информацией о людях пяти категорий: землевладельцы, богатые крестьяне, вредные элементы, реакционеры, правые уклонисты».[628]
Понятно, что под последние три категории можно было подвести любого человека. Для рядовых злопыхателей, подверженных «болезни красных глаз» (так в Китае называют зависть), наступила звёздная пора. Достаточно было анонимного доноса, чтобы удар обрушился на твоего недруга или соперника. Окончательный выбор оставался за погромщиками. И он, как правило, был безошибочным, ибо близорукий опознаёт дальнозорких по манере поведения, по взгляду, по интонациям, по словарному запасу. Охота за ними шла по всей стране, достигала даже таких удалённых районов, как Тибет и Внутренняя Монголия. Порой шайки местных хунвейбинов сталкивались с приезжими, а порой объединялись с ними, чтобы громить храмы, убивать монахов, избивать тех, кто побогаче.[629]
В городах атакам подвергались, главным образом, люди, занимавшие руководящие посты в партийных и административных учреждениях, в системе образования, в индустрии, в культурных сферах. Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Даже формальный председатель правительства страны, Лю Шаоци, испытал облегчение, когда Мао Цзедун пригласил его для дружеской беседы. Они вспоминали долгий путь, пройденный вместе, трудную работу по адаптации марксистской философии к условиям Азии. Мао очень советовал соратнику перечитать некоторые труды Гегеля и Дидро, призывал заботиться о здоровье. Лю Шаоци ушёл обнадёженный. А два дня спустя погромщики с красными повязками на рукавах ворвались в его дом и вытащили вместе с женой на «митинг критики и борьбы».[630]
Свидетель описал, что происходило там. «Лю Шаоци и его жену Ван Гуанмэй окружила толпа. Хунвейбины толкали, пинали и били их. На Лю разорвали рубашку. Его дёргали за волосы. Когда я протиснулся поближе, то увидел, как кто-то заломил ему назад руки в то время, как другие старались нагнуть его вперёд… Это у них называлось “делать аэроплан”. В конце концов им удалось согнуть его пополам, и он чуть не ткнулся лицом в грязь. Его пинали и били по лицу. А солдаты из центрального полка охраны по-прежнему не хотели вмешиваться».[631]
Публичные избиения Лю Шаоци продолжались несколько месяцев, на них заставляли смотреть и его детей. Толпы на стадионах ликовали, кинокамеры не останавливались, и потом ленты кинохроники разлетались по стране. Смешно думать, что Мао не видел их. В отличие от Гитлера и Сталина, предпочитавших осуществлять террор втайне, «великий кормчий» явно упивался зрелищной стороной, возрождавшей традиции римского цирка. Мучения Лю Шаоци продолжались два года, он умер в ссылке, куда его отправили под вымышленным именем, не обеспечив ни нормальным жильём, ни медицинской помощью.[632]
628
Salisbury, Harrison E.