Чтобы направить кубинских интеллектуалов в правильное идейное русло, с ними было проведено несколько воскресных собраний в Национальной библиотеке в Гаване. Перед началом каждого собрания Кастро демонстративно расстёгивал портупею и выкладывал пистолет на стол. Символика жеста была слишком понятна каждому слушателю. Собрания походили на суд, в котором команданте был и судьёй, и коллегией присяжных.[653]
Не прошло и года после победы «фиделистов», как кубинская революция «начала пожирать своих детей». Даже самые преданные сторонники и соратники Кастро по революционным боям могли вдруг оказаться за решёткой. Узники тюрьмы Ла Кабана были изумлены, когда к ним бросили Умберто Сори Марина, автора свирепого закона, по которому многие из них были осуждены. Ему грозила смертная казнь по обвинению в участии в заговоре, и его мать, в доме которой Кастро не раз обедал, бросилась к ногам команданте, умоляя пощадить сына. Тот погладил её по голове и сказал:
— Не бойся. Ничего плохого не случится с Умберто, обещаю тебе.
В ту же ночь Сори Мартин был расстрелян.[654]
Уже ранние наставники юного Кастро замечали, что ложь слетала с его языка легко и естественно, а порой даже и без видимой цели. Удачный обман радовал его, а разоблачение ничуть не смущало. В 1982 году, по личной просьбе французского премьер-министра, социалиста Франсуа Миттерана, команданте согласился выпустить из тюрьмы Вальядареса, который сумел к тому времени прославиться своими стихами, сочиняемыми в камере и тайно пересылаемыми на волю. Теперь нужно было объяснить миру, за что талантливого поэта продержали в камере 22 года. Состряпали легенду: он был сотрудником секретной полиции Батисты, совершил много серьёзных зверств. Подготовили для показа иностранным журналистам пакет документов с фотографией и перечнем примет: цвет глаз, рост, вес. Всё верно, тот самый Вальядарес в молодости. Только забыли, что при Батисте в стране пользовались фунтами и дюймами, указали вес в килограммах, а рост в метрах.[655] Видимо, если слишком рьяно избавляешься от дальнозорких, у тебя не остаётся и сотрудников, способных правильно помнить прошлое.
Освобождённый Вальядарес уехал в Америку и в 1988 году был назначен представителем США в Комиссии ООН по правам человека. Его книга вышла в 1986 году (русское название «С надеждой в сердце»), она была переведена на несколько языков, но, похоже, не смогла серьёзно омрачить образ легендарного борца с мировым империализмом. В своей «Автобиографии» Кастро уделяет Вальядаресу две страницы, спокойно повторяет ложь о службе в секретной полиции Батисты, добавляет к ней обвинение в подкладывании бомб.[656] Не мог же он допустить, чтобы показания какого-то поэта помешали ему рассылать по всему свету отряды и целые армии «барбудос», которые учили другие народы идти «верным путём», не жалея пуль, гранат, мин, снарядов.
Комментарий девятый: О БАНАЛЬНОСТИ ЗЛА И КРОВОЖАДНОСТИ ДОБРА
Как подковы куёт за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
«Нет ничего нового под солнцем», объявил Экклезиаст три тысячи лет назад (Эккл., 1:9). И действительно, что нового мы можем найти в волнах террора, описанных в данной главе? Вглядываясь в анналы истории, мы обнаруживаем десятки таких же массовых расправ, которые верховная власть обрушивала на лояльных, послушных подданных.
Чаще всего жертвами становились этнические или религиозные меньшинства. Англия изгоняет евреев (1290), Испания — тоже евреев (1492), а потом и морисков (1609). Во Франции гугенотов избивают в 1572 (Варфоламеевская ночь), потом в 1685 (отмена Нантского эдикта). В России обрушиваются на староверов (1650-е), в Турции — на греков (1820-е) и армян (1915).
Иногда террор преследовал главным образом цель наживы. Римские императоры Калигула, Нерон, Домициан сделали конфискации имущества казнённых постоянной статьёй дохода. Французский король Филипп Четвёртый хорошо нажился на разгроме рыцарского ордена Тамплиеров (1307–1312), проходившем, как положено, с публичными судами, признаниями обвинямых, полученными в результате немыслимых пыток, сожжениями. Казна Ивана Грозного очень скоро опустела бы, если бы он отказался от казней бояр, от военно-грабительских походов на собственные города Новгород и Псков, от выбивания батогами из собственных воевод тех денег, которые те награбили во время воеводства в провинции (16-й век).