Элемент интернационализма сближал коммунистов СССР с капиталистическими странами и позволил им создать прочный союз, продержавшийся до конца войны. Попытка же союза между Гитлером и Сталиным провалилась, потому что всякое интернациональное начало для настоящего националиста неприемлемо. Если «Германия превыше всего», другим высоким ценностям места не остаётся. Знаменательно, что лидеры националистов почти все закончили насильственной и позорной смертью, а лидеры демократического и коммунистического интернационализма умерли от старости в своих постелях. (Правда, им не достанется почётного места за пиршественным столом в чертогах Валгаллы, но это и не включалось в их упования.)
Классовая борьба играла свою роль в истории, но не она является двигателем прогресса цивилизации, а свободное творчество людей во всех сферах общественной жизни. Поэтому, как было сказано в предисловии, пришло время отказаться от сетки координат, предложенной Марксом, и выстроить её не по социальным формациям, а по ступеням технологического прогресса: от охотничье-племенной стадии народ переходит к кочевому скотоводству, затем возникает эра осёдлых земледельческих государств и далее — индустриальная эра.
Почти весь двадцатый век ушёл у России на переход из земледельческой эры в индустриальную. Она успешно, хотя и со страшными жертвами, провела его под красным знаменем, что ещё больше подняло престиж марксизма. Сегодня тем же путём пытаются идти Китай, Вьетнам, Северная Корея и несколько других стран. Однако конец холодной войны и распад СССР показали, что коммунистический путь не является ни идеальным, ни единственно возможным. Израиль, например, сумел совершить этот переход не под серпом и молотом, а под шестиконечной звездой. Десятки других стран в Азии, Африке, Южной Америке стоят перед необходимостью индустриализации и наверняка будут искать себе и другие знамёна для подъёма на следующую ступень.
Зелёное знамя ислама всё чаще появляется над народами, созревшими для перехода. Иран, Пакистан, Индонезия, Турция, все арабские страны, похоже не видят для себя другой альтернативы. Красное знамя имело множество оттенков, от югославского до камбоджийского. Зелёное сегодня тоже видоизменяется, даже перекрашивается порой в чёрное (ИГИЛ). Однако, индустриальный мир, скорее всего, не готов к тому, чтобы оставаться пассивным наблюдателем. Всё чаще он выбирает для себя «высокую миссию» в том, чтобы критиковать, осуждать, направлять отставшие народы.
«Вы избрали неправильный путь, — всё чаще объявляют индустриальные страны народам Третьего мира. — Мы поможем вам исправить вашу жизнь, выстроить её в соответствии с высокими идеалами, выработанными нами. Даже если для этого вас придётся немного побомбить, это только пойдёт вам на пользу».
За прошедшие полвека США вмешивались во внутренние дела десятков государств — дипломатическим давлением, экономическими рычагами, а часто и просто военным вторжением. Этому вмешательству подверглись Китай, Корея, Куба, Вьетнам, Босния, Сербия, Афгинистан, Ирак, Ливия и другие. Роль «высокой миссии» играет «распространение демократии во всём мире». Другие формы управления государством заранее исключаются. Неважно, что в Третьем мире только монархии и диктатуры демонстрируют некоторую устойчивость. Надутые воздухом благих намерений демократии навязывают даже народам, только начинающим вводить в школах обязательное обучение и овладевать грамотой.
О трудностях и опасностях преждевременного введения демократии писали ещё русские философы как раз накануне Февральской революции 1917 года. Иван Ильин предупреждал: «Демократия может быть уместна, целесообразна и политически оправдана в одних государствах, и может быть совершенно неподходяща, прямо гибельна в других… Нет единого государственного строя, который был бы наилучшим для всех стран и народов… Демократия — труднейший режим… Она предполагает исторический навык, приобретённый народом в результате долгого опыта и борьбы; она предполагает в народе культуру законности, свободы и правосознания; она требует от человека политической силы суждения и живого чувства ответственности. А что делать там, где всего этого нет?»[732]
Особенно трагическими были попытки вводить демократию там, где народы ещё не изжили племенные традиции, где лояльность к соплеменнику и вражда к чужаку были главными векторами общественной жизни. В значительной мере это происходило в Дарфуре, в Анголе, в Конго и самое страшное — в Руанде. Там «экстремисты из племени Хуту, составлявшего большинство в стране, в 1994 году сбили самолёт, в котором летел избранный президент, и попытались уничтожить племя Тутси, насчитывавшее около миллиона человек. В течение ста дней погибли 800 тысяч — в основном Тутси, но также и те Хуту, которые отказывались участвовать в резне. После этого армия Тутси, составленная из эмигрантов, проживавших в Уганде, вторглась в страну, и Хуту вынуждены были бежать от мстителей в Конго и Танзанию. Вскоре весь этот район погрузился в оргию насилий. По приблизительным оценкам в Великой войне погибло до трёх миллионов человек, главным образом, от голода и болезней».[733]
732
Иван Ильин. Наши задачи, в двух томах (Париж-Москва: МП «Рарог», 1992), т. 2, стр. 270–272.
733
Ferguson, Niall.