Первая Мировая война совпала с годами его студенчества. Все политические события, связанные с ней, горячо обсуждались. Мао рассказывал потом Эдгару Сноу, что в ту пору они с друзьями говорили только о важном — о природе человека, о социальном устройстве общества, о месте Китая в мировой истории, о вселенной. Повседневная жизнь не была достойна обсуждения. Однажды приятель попробовал заговорить с ним о покупке куска мяса к обеду, да ещё позвал слугу и стал давать ему инструкции. Мао порвал с ним навсегда.[119]
Другим увлечением молодых людей стали походы по стране. «Мы сделались страстными физкультурниками… Во время зимних каникул мы отправлялись в пешие походы по полям, взбирались на горы, шли вдоль городских стен и пересекали водные потоки и реки. Если шёл дождь, мы стаскивали рубахи и называли это дождевым душем. Если палило солнце, мы тоже раздевались и называли это солнечной ванной. Когда же дули весенние ветры, мы кричали, что это новый вид спорта — ветряной душ. В заморозки мы спали на голой земле и даже в ноябре купались в холодных реках. Всё это называлось закалкой тела».[120]
Невольно вспоминается Рахметов из романа Чернышевского, закалявший себя спаньём на гвоздях. Другая перекличка с идеями русских революционных демократов — вера в то, что помогать ближнему человек стремится ради самого себя, то есть в «разумный эгоизм». Оправдания убийства ради благих целей сильно перекликаются с теориями Раскольникова. Вряд ли Достоевский был уже переведён тогда на китайский, но думается, что и Иван Карамазов мог бы привлечь внимание молодого Мао Цзедуна. Однако то, что русскому классику казалось моральным падением, в глазах китайского бунтаря выглядело нравственной высотой достойной поэзии:
В Сантьяго-Де-Куба и Гаване
Можно сказать, что первые шаги на международной политической арене Фидель Кастро сделал, когда ему исполнилось тринадцать лет. Учась в Колледже де Долорес в Сантьяго-де-Куба, он послал письмо президенту Соединённых Штатов Франклину Рузвельту на ломанном английском: «Мой добрый друг Рузвельт! Я люблю слушать радио и очень счастлив, потому что на нём сказали, что вы будете президентом новой эры. Я ещё мальчик, но много думаю и вот пишу президенту США. Если захотите, пошлите мне десятидолларовую купюру зелёных американских долларов, потому что я никогда не видел такой. И хорошо бы иметь её с вашей подписью».[122]
Канцелярия Белого дома ответила кубинскому школьнику вежливым письмом, благодарила за слова поддержки. Это письмо было вывешено на стене в колледже. Правда, десятидолларовой купюры — с подписью или без — в конверте не оказалось. Не с этого ли эпизода начался пожизненный и страстный кастровский антиамериканизм?
В автобиографии Кастро сознаётся, что и в подготовительных колледжах, и в гаванском университете он был не самым старательным студентом, крайне редко появлялся на лекциях. Оказалось, что он, как и Гитлер, обладал фотографической памятью. «Он знал тексты наизусть, — вспоминает однокурсник. — Проделывал с нами такие номера: читает книгу по социологии, вырывает прочитанную страницу и выбрасывает. В конце от книги остаётся только указатель имён. Мы спрашиваем его: “Фидель, что написано на 53-й странице?” И он воспроизводит содержание близко к тексту».[123] Это позволяло ему в конце семестра засесть за учебники и подготовиться к экзаменам. Пятьдесят лет спустя, давая интервью Игнасио Рамонету, он дважды точно называет шесть цифр номера автомобиля, который был у него в студенческие годы.
В рассказах о своей молодости Кастро многократно обращается к теме влияния на него классиков марксизма-ленинизма. Он перечисляет их труды, оставившие неизгладимый след в памяти: «Критика готской программы», «18-е брюмера Наполеона Бонапарта», «Коммунистический манифест» Карла Маркса, «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и «Антидюринг» Энгельса, «Государство и революция», «Империализм как высшая стадия капитализма», «Что делать?» Ленина.
122
Geyer, Georgie Anne.