Затем из темноты донеслись другие звуки — чистые, волнующие ноты прекрасной мелодии, такой чудесной, что не хотелось слышать ничего, кроме нее. Музыка иного мира! Дивный напев сидов! Она зачаровывала разум и вела его за собой, усыпляя волю и заставляя забыть обо всем.
Но Финн склонил чело к наконечнику волшебного копья, тем самым сохранив свой рассудок и чувства ясными и готовыми к битве.
Музыка затихла, и Аллен выпустил изо рта чудовищный язык голубого пламени. Но Финн, как видно, тоже знал толк в магии и выбросил вперед свой заколдованный плащ, поймав им пламя. И ужасный огонь ушел в землю на двадцать шесть пядей. С тех пор место, куда ударил огонь, называют Долиной Плаща, а возвышение, на котором стоял Айллен, — Ардом Огня.
Можете себе представить удивление Айллена мак Мидна, когда он увидел, как его огонь ловит и направляет в землю невидимая рука! А уж испугался он, как может испугаться только маг, который, видя неудачу своих заклинании, догадывается о более могучей противостоящей ему силе.
Ведь он все сделал правильно! Он сыграл на флейте и тимпане, а от их звуков все должны были уснуть! Однако кто-то сумел повернуть пламя…
Айллен собрал всю свою ужасную силу и выпустил новый язык голубого пламени. Огонь сорвался с его уст с ревом и свистом, пронесся и… исчез.
Пришельца из Волшебной Страны охватил ужас. Он развернулся и побежал прочь от этого страшного места, боясь даже подумать о могучем сопернике, должно быть, преследующем его. Так, должно быть, чувствует себя волк, решивший завалить теленка и наткнувшийся на стадо быков.
От страха Айллен забыл, что находится не в своем мире, а в мире людей, где тяжело двигаться и давит даже воздух. В своем собственном мире он бы, несомненно, убежал от Финна, но это был мир Финна, его родная стихия, и летающий бог не мог превозмочь пут земли. Финн догнал Айллена у самых ворот в Волшебную Страну и в последнее мгновение пустил копье.
На Айллена неожиданно опустилась ночь. В глазах его потемнело, рассудок помутился и угас, и не осталось ничего… Он умер, как только острое лезвие Биры пронзило его спину. Финн отсек его прекрасную голову и направился обратно в Тару.
Да славится Финн, смертный, принесший смерть богу и мертвый ныне!
На рассвете он вошел во дворец. В то утро все проснулись рано, желая видеть разрушения, устроенные разгневанным божеством, но вместо этого увидели улыбающегося Финна с головой Айллена в руках.
— Так чего же ты хочешь? — вопросил Ард-Ри.
— Я хочу то, на что имею право, — произнес Финн, — я хочу вести за собой Фианну Ирландии.
— Выбирай, — обратился тогда Конн к Голлу, — либо ты немедленно покидаешь Ирландию, либо ты вложишь свою руку в руку этого героя и признаешь его власть!
Голл сделал то, на что решится не всякий, и сделал он это, ничуть не уронив достоинства.
— Вот моя рука, — сказал он.
И, протянув руку, заглянул в юные, но суровые глаза своего нового Вождя.
Мать Ойсина
Глава 1
Наступил вечер, и люди Фианны решили окончить охоту. Отозвав собак, они спокойной и тихой поступью направились домой. Спокойствию этого вечера было суждено продлиться лишь до завтрашнего утра, и собаки уже предвкушали шумную радость грядущей охоты.
Итак, люди Фианны шли сквозь нежный золотистый сумрак вечернего леса, когда из чащи внезапно выскочила молодая лань, и от вечерней тишины сразу не осталось и следа. Закричали люди, залаяли псы, и началась погоня. Финн всегда обожал охоту и, прихватив верных Бран и Шкьолана[13], он быстро оставил позади своих спутников. В мире не осталось ничего, кроме Финна, двух его собак и гибкой, чудесной лани. Финн, псы, лань; случайные камни, через которые они перескакивали и которые огибали; одинокое дерево, сонно растущее у тропы; куст, дающий прохладную тень, как улей — мед; трава под ногами — все это бесконечно растягивалось, двигалось, ползло, летело, раскачивалось в бешеном ритме погони.
В самые дикие моменты своей жизни Финн ухитрялся задумываться, задумчив он был и сейчас. Обычно он понимал каждое движение своих любимых собак. Вот они дернули головами, вот насторожили уши, вот вильнули хвостами — все эти знаки были ясны ему, как родная речь. Но теперь, во время этой погони, он не мог понять ничего из того, что пытались сказать ему его псы.
Он впервые видел их столь азартно бегущими. Погоня почти полностью поглотила их, но они, вопреки обыкновению, не подвывали от нетерпения и не бросали, ища поддержки, взгляды в сторону хозяина.