Ты, с мединским плащом и мекканской вуалью![47]
Доколе Солнцу сути твоей укрываться во тьме и неволе?
Если месяц ты, дай нам хоть тоненький лучик любви!
Если розой расцвел, нас в божественный сад позови!
У заждавшихся срока уж губ достигает дыханье,
Мы взываем к тому, кто взывающих слышит воззванье.
Правь к Аджаму коня, расставайся с арабской страной,—
Ждет буланый дневной, наготове ночной вороной.
Этот мир обнови, о, устрой благомудро державу,
По обоим мирам ты разлей свою добрую славу.
Сам монеты чекань, чтоб эмир их чеканить не стал,
Сам молитвы читай, чтоб хатиб их читать перестал.
Прах твой лоно земли благовонием розы овеял,—
Только ветр лицемерья сегодня тот запах рассеял.
Отними ты подушку у тех, кому сладок покой,
Ты мимбар от нечистых священным обмывом омой.
Дэвы в дом забрались,[48] — прогони же ты их, прогони же!
В за́кром небытия ниспровергни ты сонм их бесстыжий!
Им убавь содержанье, — и так набивают живот!
Отними их наделы — довольно им грабить народ!
Все мы — тело. О, будь нам душою, и станет светло нам.
Если мы муравьи, ты для нас окажись Соломоном.[49]
Таковы их повадки: и делают в вере пролом,
И они же потайно в засаде сидят за углом.
Ты над стражею главный — а где каравану защита?
Ты начальствуешь центром — и знамя лишь в центре развито?
Кликни праведным воинам клич боевой: «О Али!»,
Возгласи: «О Омар!», чтоб стопы Сатаны не прошли.
Ночь волос распусти вкруг сиянья луны, о владыка,
Из потемок плаща подыми ты сияние лика.
Препоясайся в бой, — малочисленны эти ханжи.
Вредоносной исламу, их клике конец положи!
Дней пятьсот пятьдесят мы проспали,[50] проснуться нам впору,
Близок мира конец, поспешай ко всеобщему сбору.
Из могилы восстань, прикажи Исрафилу задуть
Тех светильников пламя,[51] что в небе свершают свой путь.
За завесою тайн в одиноком пребудь отрешенье.
Мы заснули давно — час настал твоего пробужденья.
Этот дом погибает, махни же рукой, отойди
От погибели дома, — но за руку нас поведи.
Все, что ты одобряешь, достойно всегда оправданья,
И никто на тебя наложить не намерен взысканья.
Если взором ты будешь глядеть благосклонным на нас,
Все, что нам на потребу, доставить ты сможешь тотчас.
Круг перстом обведи, указуя предел расстояньям,
Чтобы сущее все оказалось твоим достояньем.
Кто участвовать мог бы в вершимых тобою делах,
Чтоб помилован был уместившийся в горсточке прах?
Только занавес тайны рукой твоей будет откинут,
Власяницы свои оба мира совлечь не преминут.[52]
Прежде мозг Низами о тебе был тоскою томим,—
Ныне вновь оживлен благовонным дыханьем твоим.
Верность в душу поэта вдохни в этом мире коварства
И его нищете подари Фаридуново царство.
Ты в короне посланцев жемчужина выше сравненья!
Тем даруешь венцы, кто возвышен по праву рожденья.
Те, кто здесь рождены или в чуждых пределах живут,
В этом доме толпясь, твоего покровительства ждут.
Тот, кем бейт бытия был во имя посланника начат,
Знал, что имя его только рифмой конец обозначит.[53]
Мир в развалинах был, но когда указанье пришло,
Вновь тобой и Адамом отстроено было село.
вернуться
Ты, с мединским плащом и мекканской вуалью!.. — Обращение к Мухаммеду, который родился, жил и начал проповедь новой религии — ислама в Мекке, подвергся там преследованиям и был вынужден переехать со своими сторонниками в Медину.
вернуться
Дэвы в дом забрались… — Здесь и далее Низами резко осуждает лицемерное, жадное, лживое ортодоксальное духовенство, давно отступившее, по его мнению, от истинных заветов Мухаммеда и вместо духовной религии предавшееся схоластике и приобретению мирских благ.
вернуться
Если мы муравьи, ты для нас окажись Соломоном. — Согласно легенде, муравей принес царю Соломону «посильную лепту» — высохшую лапку саранчи, но был благосклонно принят царем как потрудившийся в меру своих сил.
вернуться
Дней пятьсот пятьдесят мы проспали… — то есть со дня смерти пророка прошло пятьсот пятьдесят лет.
вернуться
…прикажи Исрафилу задуть // Тех светильников пламя… — По Корану, в день Страшного суда архангел Исрафил вострубит в трубу и Солнце и Луна погаснут.
вернуться
Власяницы свои оба мира совлечь не преминут — то есть оба мира, земной и духовный, будут вне себя от радости. Суфии в момент экстаза сбрасывали с себя власяницы, которые они обычно носили.
вернуться
Тот, кем бейт бытия был во имя посланника начат, // Знал, что имя его только рифмой конец обозначит. — То есть Аллах, начав творить мир («писать стих бытия»), знал, что в конце концов в мир придет пророк, неизбежно появится, как рифма в конце стиха.