Автопортреты
Авторы писем подчас описывают самих себя. Сведения, которые они в этом случае сообщают, не ограничиваются полом, социальной принадлежностью или указанием региона. Многие письма часто в изобилии содержат ценные факты, связанные с настоящим или с прошлым пишущего. Рассказывать о себе, как известно, было одним из традиционных упражнений любого большевика, от которого требовалось более или менее регулярно заполнять автобиографические анкеты, которые затем попадали в личные дела. Члены партии, а также ответственные сотрудники государственного аппарата должны были сообщать сведения о себе (прошлое, социальное происхождение, профессию, революционные заслуги, если таковые имелись), а также о своих близких. Автобиографические сведения и этапы жизненного пути являлись важнейшими моментами, на которые прежде всего обращали внимание во время чисток. Поэтому не следует удивляться сверх меры, что в наших письмах мы можем найти подробные автобиографические сведения.
Прежде чем начать их анализировать, необходимо уточнить, что работать с ними надо очень осторожно: как и ряд других, мы об этом еще будем говорить, автобиографические сведения являются частью стратегии убеждения, выстроенной автором сигнала. Их приводят, как правило, в начале или в конце письма. Понятно их назначение: речь идет о том, чтобы убедить читателя. Предосторожности методологического характера не должны, однако, стать препятствием для обсуждения этого ценного материала.
Попытка построить идеальный тип доносителя при помощи сведений, содержащихся в письмах, приводит нас к описанию советских людей, нашедших свое место при этом режиме. В обществе, которое провозглашает освобождение, пусть и относительное, женщин, остается все же во власти мужчин, именно эти последние составляют основную массу авторов сигналов: 68% из исследованного корпуса против 11% женщин и 8% коллективных писем[258].
То, что доносители сообщают о своем социальном происхождении, также свидетельствует о поддержке ими режима. Те, кто рассказывают о себе, стараются этим рассказом показать, что именно дала им советская власть. В этом смысле в письмах постоянно присутствует фигура отца, которая, похоже, является одним их наиболее эффективных средств дифференциации. Большинство авторов принадлежали к обездоленным при царском режиме социальным группам: рабочие, бедные крестьяне, батраки. Письма рассказывают своеобразную историю «золушек» на советский манер{751}, как, например, этот украинец, бывший председатель сельского совета, который начинает свое письмо словами:
«Я, Гражданин села Вендичан Могилев-Под р-на Винницкой области М. Степан Артемович, выходец из батрацкой семьи, отец мой умер в помещичьем коровнике…»{752}
Многие авторы (8%) выставляют на первый план свое несчастное детство:
«Я сын бедного лесоруба с. Виндрея Салазгорской вол. Б.-Демьянского уез. Пензенской губ. <…> До 13 лет воспитывается чужими щами, молоком и корками хлеба, ходил рваный и голодный»{753}.
Апелляция к прошлому служит в равной мере для того, чтобы дать импульс к нападению и для того, чтобы обосновать защиту. Автор, которого упрекают, что он преследовал сельского корреспондента, энергично протестует против этих обвинений и нападает на местные власти, мол, они — настоящий «гнойник». Его детство, как он считает, должно свести на нет любые порочащие его измышления:
«Родился я в 1895 г. детство мое до 1911 года протекало в деревне, жили очень бедно, я помню подчас голодали, подбовляли в хлеб сурогать и ходили собирать куски (нищенствовали). В 1911 г. я пошол в отход»{754}.
В автобиографических абзацах авторы очень настаивают на принадлежности к угнетенным при царском режиме, это словно бы дает им особые «права» в новом обществе. Представители национальных меньшинств Российской империи (но также и СССР) усиленно подчеркивают, что пострадали от дискриминации. Так, азербайджанец, ставший жертвой преследований в Армении, пишет следующее:
«Отец из трудящихся. Из-за политики армянской Дашнакцутюнов, мы были вынуждены эмигрировать из родины (с 1917 по 1920). После создания советской власти в Армении мы вернулись домой. С 1922 по 1929 г. бесперерывно работал в разных советских органах. С 1931 по 1934 г. работал народным судьей Базар Кичарского р-на…»{755}
Подобные оправдания имеют, конечно же, не только социальный или национальный, но и политический характер. Упоминание о принадлежности к большевистской партии или к ее сторонникам также постоянно встречается в письмах-разоблачениях: чуть более трети авторов изученных писем выставляют на первый план свое участие в структурах сталинской власти. «Революционный послужной список» также упоминается регулярно. Речь идет о давнишнем членстве в партии, об участии в политической борьбе до революции или об участии»в событиях 1905 и 1917 года. Как мы видели, многие напоминают о своем участии в забастовочном движении, а другие ограничиваются тем, чтобы описать себя: я — человек, «…с раннего детства чутко реагировавший на рутину произвола и бесправие старого режима»{756}.
258
Остальные письма не имеют определенных авторов: причина их «анонимности» — как исходное отсутствие подписи, так и ее уничтожение теми службами, которые письмо передавали (так часто происходит, когда письма пересылаются газетой).