— Вот это да! — воскликнул Чарли от радостного ужаса.
— Спокойно! — осадил полковник. — Ты готов к тому, чтобы прямо здесь для тебя родилось на свет настоящее сногсшибательное полумертвое чудо?
— Готов!
Смахнув со стола чертежи, карты, агатовые шарики, стеклянные глаза-обереги, паутину и клочья пыли, старик закатал рукава.
— Вот что радует: когда принимаешь новорожденное чудо, не нужно кипятить воду и мыть руки. Подай-ка мне вон тот свиток папируса, мальчик мой; за ним поищи штопальную иглу; достань с полки старый диплом; подними с пола упаковку ваты. Шевелись!
— Я мигом. — Чарли бежал и приносил, приносил и снова бежал.
Во все стороны летели засохшие веточки, пучки вербы и рогоза. Шестнадцать рук полковника сновали в воздухе и ловко орудовали шестнадцатью блестящими иголками, обрезками кожи, шорохом луговой травы, дрожью совиных перьев, искрами рыжих лисьих глаз. Сам он пыхтел и невнятно фыркал, а все восемь пар волшебных конечностей кружили и пикировали, танцевали и укладывали стежки.
— Ну вот! — показал он кончиком носа. — Наполовину готово. Обретает форму. Приглядись-ка, дружок. Что здесь начинает вырисовываться?
Обогнув стол, Чарли так вытаращил глаза, что рот открылся сам собой.
— Да ведь… да ведь… — забормотал он.
— Ну?
— Это же.
— Ну? Ну?
— Мумия! Не может быть!
— Может! Дьявол меня раздери, парень! Может!
Полковник навис над столом. Погрузив пальцы глубоко внутрь своего творения, он прислушивался к его шепоту, возникшему из тростника, чертополоха и сухих цветов.
— Резонно будет, если ты спросишь, зачем создавать мумию? Ты, ты вдохновил меня на это, Чарли. Ты меня к этому побудил. Иди-ка, посмотри в окно.
Мальчик поплевал на стекло и оттер от пыли и грязи небольшой кружок.
— Ну-с, — заговорил полковник. — Что ты видишь, парень? Как там дела в городе? Не замышляется ли убийство?
— Скажете тоже…
— Не бросается ли кто-нибудь вниз головой с колокольни? Не истекает ли кровью под взбесившейся газонокосилкой?
— Не-а.
— Не бороздят ли озеро железные «Мониторы» и «Мерримаки»[44], не падают ли дирижабли на масонский храм, не погребают ли под руинами шесть тысяч масонов единым махом?
— Скажете тоже, полковник, — у нас в Грин-Тауне всего-то пять тысяч жителей!
— Гляди в оба, парень. Ищи. Высматривай. Докладывай!
Чарли пристально смотрел на плоский, как блин, городок.
— Дирижаблей не обнаружено. Масонских руин не обнаружено.
— Молодец! — Подскочив к окну, старик остановился рядом с Чарли и тоже начал производить осмотр местности. Он указывал в разные стороны то рукой, то носом. — В этом городе за всю твою жизнь не было ни убийства, ни пожара в сиротском приюте, ни жестокого маньяка, вырезающего свое имя на женских ногах! Согласись, парень: Грин-Таун, что на севере штата Иллинойс, — самый неинтересный, безрадостный, захудалый, тоскливый городишко за всю историю Римской, Германской, Русской, Английской и
Американской империй! Если бы здесь родился Наполеон, к девяти годам он бы сделал себе харакири. От скуки. Если бы здесь рос Юлий Цезарь, в десять лет он бы пробрался на римский Форум и заколол себя собственным кинжалом…
— От скуки, — подхватил Чарли.
— Пра-а-ально! Следи за городом, сынок, а я еще поработаю. — Полковник Стоунстил вернулся к скрипучему столу и продолжил мять, ворочать и поколачивать странную, растущую под его руками фигуру. — Скуки здесь — навалом: отвешивай хоть фунты, хоть тонны. Скуки здесь — без конца и края: отмеряй хоть загробные ярды, хоть замогильные мили. Лужайки, дома, собачья шерсть, людские волосы, костюмы, что пылятся на витринах, — все одинаково унылое.
— От скуки, — договорил за полковника Чарли.
— А как развеять скуку, сынок?
— Не знаю. разбить окно в заброшенном доме с привидениями?
— Вот незадача, парень: в Грин-Тауне нет таких домов!
— Был один. Да и тот снесли.
— Вот и я говорю. Ладно. что еще приходит на ум?
— Устроить резню?..
— Резни тут отродясь не бывало. Подумать только, у нас даже шеф полиции — честный человек! Даже мэр — неподкупный! С ума сойти. Весь город погряз в болоте зеленой тоски! Последняя попытка, Чарли: что еще можно придумать?
— Сотворить мумию? — повеселел Чарли.
— Верно, палки-моталки! Учись, пока я жив!
Старик, не умолкая, пускал в дело ветхое чучело совы,
крючковатый хвост ящерицы, пропахшие никотином бинты, завалявшиеся с 1895 года, когда он в один день сломал и лодыжку, и приятную интрижку, только-только приехав на горнолыжный курорт; резиновые заплатки для автокамеры машины «Киссел Кар» 1922 года; отгоревшие бенгальские огни последнего мирного лета 1913-го, — и все это переплеталось, сливалось воедино под ловкими костлявыми пальцами.
— Вуаля! Гляди, Чарли! Готово!
— Вот это да! — У мальчишки отвисла челюсть. — Полковник, а можно я еще сделаю корону?
— Сделай корону, парень. Сделай.
Когда солнце уже стало клониться к закату, полковник и Чарли, а с ними их египетский друг, спустились по скудно освещенной черной лестнице; шаги первых двух были тяжелы, как железные молоты, а третий то и дело подпрыгивал кверху, словно воздушная кукуруза над сковородой.
— Ну, хорошо, мы обзавелись мумией, а что с ней делать, полковник? — недоумевал Чарли. — Ни поговорить, ни побегать…
— Этого нам с тобой и не требуется, парень. А вот горожане и заговорят, и забегают. Выгляни-ка на улицу!
Они отворили скрипучую дверь и увидели все тот же город, придушенный покоем, пораженный бездействием.
— Даже если ты, парень, сумел оправиться от Пустой Безнадеги, этого еще недостаточно. Город сжался, как часовая пружина, только вот циферблат оказался без стрелок, а из-за этого утром страшно просыпаться: вдруг настало вечное воскресенье! Как по-твоему, парень, кто избавит нас от этой напасти?
— Амон Бубастис Рамзес Ра Третий, прибывший спецрейсом в шестнадцать ноль-ноль?
— Да, парень, истинно так. У нас теперь есть исполинское семечко. Чтобы от него был толк, нужно его. что?
— Наверно. — поразмыслил Чарли, зажмурив один глаз, — посадить?
— Посадить! Затем понаблюдать, как оно дает всходы! А потом? Собрать урожай. Урожай! Вперед, сынок. Э-э-э… веди своего приятеля.
Полковник, крадучись, вышел в ранние сумерки.
За ним, поддерживаемая Чарли, вышла мумия.
В разгар Дня труда из Царства Мертвых явился Озирис Бубастис Рамзес Амон-Ра-Тот.
Земля дрожала, повсюду распахивались двери, но не от порывов осеннего ветра и не от грохота праздничного шествия во главе с мэром города (семь автомобилей плюс оркестр из дудок и барабанов), а от топота растущей толпы, которая хлынула на улицы, приливной волной затопив лужайку перед домом полковника Стоунстила. Чарли с полковником не один час сидели на веранде в ожидании этого взрыва безумия, этого штурма Бастилии. Теперь, когда обезумевшие собаки кусали мальчишек за пятки, а мальчишки приплясывали по краям толпы, полковник глядел сверху вниз на Творение (дело рук его и Чарли) и заговорщически улыбался:
— Итак, Чарли… Я выиграл пари?
— Еще бы, полковник!
— Тогда пошли.
По всему городу звонили телефоны, на кухнях пригорали обеды, а полковник выступил вперед, чтобы даровать собравшимся папское благословение.
В самой гуще толпы виднелась телега, запряженная лошадью. На козлах, ошалев от несказанной удачи, восседал Том Таппен, владелец еле живой пригородной фермы. Его бормотание заглушал восторженный рев толпы, потому что в повозке находился богатый урожай, созревший через четыре тысячи забытых лет.
— Да разольется великий Нил, да зарастет его устье, — выдохнул полковник, широко раскрыв глаза, — если это не настоящая мумия из Древнего Египта, завернутая в подлинный папирус и просмоленные лоскуты!
44
…железные «Мониторы» и «Мерримаки» — Подразумевается историческое сражение на Хэмптонском рейде (8–9 марта 1862) во время Гражданской войны в США между броненосным кораблем северян «Монитор» и броненосцем южан «Вирджиния» (сооруженным на базе остова сгоревшего фрегата «Мерримак»).