Отдав приказания, генерал отрапортовал в Вашингтон. Утром гавайская пресса напечатала: «Весь Гавайский округ ночью был приведен в боевую готовность по обычной учебной тревоге»[784]. 28 ноября Шорт и командующий авиацией Гавайского военного округа получили по еще одной депеше, в которых говорилось об особенной необходимости принятия мер против саботажа. Генерал был доволен — значит, введение боевой готовности №1 удовлетворяло военное министерство. Но он даже и не предполагал, что его вчерашнее донесение еще в пути. В военное министерство оно поступит только 1 декабря. Поразительная скорость передачи секретных документов огромной стратегической важности! Армейская служба связи работала «из рук вон», уж если телеграмма по закрытым каналам связи идет пять дней, то о какой оперативности и согласованности действий может идти речь.
Что произошло с докладом Шорта от 27 ноября в министерстве, неясно, известно одно: никаких дополнительных предупреждений или приказов об изменении статуса боевой готовности генерал не получил. Коль скоро Маршалл молчал, командующий Гавайским округом успокоился и решил, что все правильно сделал. В свою очередь, начальник главного штаба армии считал, что «предупреждения» более чем достаточно. У него и в мыслях не было, что подобную депешу можно трактовать иначе, чем введение полной готовности. В 1942 г. по этому поводу он скажет: «Тем не менее мне непонятно, как атака могла стать такой мощной, такой абсолютно неожиданной. Заранее были посланы предупреждения. Они не следовали приказам. Они были неаккуратны и чересчур самоуверенны — фатальная ошибка»[785].
Более того, четко следуя приказу, Шорт известил о «предупреждении» только самых ключевых офицеров. Даже командиры дивизий и аэродромов ничего о депеше от 27 ноября не знали. Генерал не любил советоваться со своими офицерами, точнее не считал нужным это делать. Он и только он был альфой и омегой в округе. Знай ключевые офицеры о. Оаху о «предупреждении», возможно, они сами бы, на свой страх и риск, усилили бы боеготовность. Предпосылки к тому были. Приведем один пример. Ключевой аэродром армейских ВВС Хикам-филд был совершенно открыт для ударов с воздуха. Зенитной артиллерии там не было, за исключением нескольких расположенных на земле пулеметов, да и те предназначались больше для разгона пятой колонны, а не для стрельбы по воздушным целям. Командир авиабазы Фартиг понимал всю плачевность положения. Но он не нашел ничего удивительного или пугающего в готовности №1, на острове было действительно много японцев. Поставь Шорт этого летчика в известность о предупреждении — все бы могло измениться. Еще в августе 1941 г. Фартинг и два офицера его штаба разработали план воздушной обороны острова Оаху. Дальше читайте внимательно: план предполагал, что остров подвергнется удару сразу шести японских авианосцев[786]. Великолепный прогностический потенциал, вот только бы его использовать по назначению.
Но здесь есть еще один момент: в тот же день, 27 ноября, командующим на Гавайях было приказано перебростиь до 50% истребительной авиации армии на более удаленные форпосты острова Уэйк и Мидуэй. Вот и пойми этих вашингтонских начальников.
28 ноября Киммель также получил еще одну депешу от Старка. Начальник штаба ВМС крайне волновался, он забыл написать в «военном предупреждении» следующую фразу: «Если враждебных акций не избежать, повторяю, не избежать, Соединенные Штаты желают, чтобы Япония совершила акт агрессии первой». Новое предупреждение в первой его части было точной копией «предупреждения» от 27 ноября, полученного Шортом, с той лишь разницей, что в конце документа Киммелю запрещались активные наступательные действия в случае войны[787]. Столь строгие рекомендации имели свои основания. Главком Тихоокеанского флота спал и видел себя новым Нельсоном. Знавший его Старк предпочел перестраховаться, не дай Бог еще в море выйдет.
Подобные предупреждения были разосланы всем командующим армейскими и морскими округами и соединениями ВМС. Из девяти генералов и адмиралов высшую степень боеготовности не ввели только двое — Киммель и Шорт. Уже 28 ноября в зоне Панамского канала военные корабли вышли на патрулирование, сухопутные части были приведены в полную боевую готовность, радары работали круглосуточно. Что тут скажешь? Остается только предположить, что на Гавайях все адмиралы и генералы, допущенные до сверхсекретных приказов, в одночасье разучились читать или думать, возможно, и то и другое сразу.
Киммеля и Шорта можно было оправдать, если бы их коллеги поступили так же, как они. Но ведь этого не было, другие офицеры поняли смысл «предупреждения» — война. Киммель и Шорт так никогда и не признали себя виновными в неисполнении прямых приказов. Они предпочли обвинить своих непосредственных начальников, а заодно и друзей, Старка и Маршалла. Мол, начальники штабов не прислали четких инструкций. В этой ситуации Шорт выглядит куда презентабельнее главкома ВМФ, он хотя бы первую степень ввел и отчитался перед начальством. Ну, не вина дуболома генерала в том, что его начальники не читают или не понимают его отчетов. А вот адмирал вообще ничего не сделал, он только отдал приказ об уничтожении любой неопознанной субмарины в водах Пёрл-Харбора. Действительно, человек, подходящий под описание: инициативный, работоспособный и компетентный офицер — именно такими эпитетами снабжал его Старк в феврале 1941 г.
Изучая все перипетии, связанные с нападением японского флота на Пёрл-Харбор, невольно поверишь в какую угодно версию. Любую можно довольно легко подтвердить: и заговор Рузвельта, и некомпетентность адмиралов. Можно даже обвинить японцев в применении черной магии. Количество необъяснимых с позиций нормальной логики фактов во всей этой истории так велико, что мистика легко уложится в общую канву. Просто какая-то необъяснимая пелена закрыла глаза Киммеля, Шорта и Блоха. Они не понимали приказов, не согласовывали свои действия, их не беспокоили данные разведки (достаточно и истории с японским консульством), они вообще ничего не делали для укрепления базы и безопасности флота. Более того, встречаясь практически каждый день между 28 ноября и 4 декабря, Шорт не поставил в известность моряков, какую именно степень боеготовности он ввел в округе. Заметим, что поразительное, из ряда вон выходящее, отсутствие любопытства адмиралов было не менее пагубно, чем игра в партизана начальника Гавайского округа.
Поражает и единство мнений и взглядов высших офицеров армии и флота. Все трое категорически не верили, что японцы могут совершить воздушную атаку на базу. Так, во время четырехчасовой встречи руководителей вооруженных сил о. Оаху 27 ноября Киммель обратился к одному из офицеров своего штаба с вопросом: какова вероятность такой атаки, на что последний сказал: «никакой». Данное мнение поддержали все присутствующие[788]. Катастрофическая недооценка вероятного противника. Возможно, именно она привела к тому, что командующий Тихоокеанским флотом предпочел готовить самолеты дальней разведки к «военным операциям», а не «растрачивать их силы на выборочное неэффективное патрулирование в мирное время»[789]. Учитывая то, что обещанные 108 самолетов-разведчиков не были доставлены на Оаху, Киммель фактически не использовал доступные 50 самолетов ВМС дальнего радиуса действия, так как «с 27 ноября по 7 декабря примерно треть самолетов были доступны для 700-мильной ежедневной разведки, а не 800-мильного поиска. Это в лучшем случае покрыло бы около 73 от 360° окружности»[790]. В конечном итоге Киммель предпочел не использовать самолеты вообще, вместо того чтобы прикрыть наиболее опасные направления, поэтому 7 декабря в небе над Оаху было всего три разведчика[791]. Хотя более вероятным объяснением, чем невнимание к противнику, нам кажется банальная некомпетентность адмирала.
Киммель допустил еще несколько крупных ошибок. Он даже и не подумал изменить порядок выхода кораблей в море, помните, по выходным они все собирались в базе? Более того, 2 декабря он согнал фактически весь Тихоокеанский флот в бухту Пёрл-Харбор, больше корабли ее не покидали, за исключением оперативных соединений 3,8 и 12, которые ушли со специальными заданиями[792]. На счастье американского флота, все авианосцы были в составе этих соединений, иначе трагедия 7 декабря, в ее военной составляющей, была бы куда более страшной. Причина этой ловушки для американского флота проста — на Оаху должна была прибыть инспекция во главе с морским министром. «Потемкинские деревни», оказывается, не только русская национальная черта, корабли предстояло отдраить, покрасить, в общем, привести в презентабельный вид. Единственный эффект, который этим был достигнут, это впечатление, произведенное 4 декабря на нового русского посла М. Литвинова, оказавшегося на острове по пути из Москвы в Вашингтон. 6 декабря большинство членов экипажей кораблей были отпущены на берег и смотрели футбольный матч между университетскими командами. 7 декабря 1941 г. на большинстве линкоров люки артиллерийских погребов были открыты для проветривания, водонепроницаемые переборки не задраены, аварийные команды на берегу. Все, чтобы максимально понизить живучесть кораблей, было сделано. Перед любым наблюдателем, смотревшим из окна ресторана на впечатляющую картину якорной стоянки американского флота, представал идеалистический, умиротворенный пейзаж мирного времени. Как будто не бушевала война в Европе, не накалились до предела отношения с Японской империей…[793]
792
Оперативное соединение 3 (Task Force Three) включало в себя 2 тяжелых крейсера «Миниаполис» и «Индианаполис» и 13 тральщиков, соединение отплыло на о. Джонстон-Айленд. Оперативное соединение 8: авианосец «Энтерпрайз», 3 тяжелых крейсера, 9 эсминцев, соединение ушло на о. Уэйк с целью доставки туда самолетов 28 ноября, однако перед выходом получило приказание действовать «...как в условиях боевых действий». Оперативное соединение 12: авианосец «Легсингтон», 3 тяжелых крейсера, 5 эсминцев, задание доставить самолеты на о. Мидуэй, действовать «...как в условиях боевых действий». (Прим. авт.)
793
Открытые люки и незакрытые водонепроницаемые переборки послужили одной из причин гибели линкора «Аризоны» и других кораблей. См.: Кондратьев В.П. Указ. соч. С. 27.