- Двенадцать других не выжили, - хрипло сказал Гриффин. Погибшие пострадавшие люди были для него как братья.
- Да. - сказал Броуди спокойно, под шум бушующего прибоя. Наступающая темнота скрыла лицо Гриффина, но Броуди мог слышать боль в голосе своего брата. - И это было чертовски трагично. Трагично, Гриффин. Но настало время, чтобы ты прекратил оплакивать себя и отгораживаться. Ты должен постепенно думать о том, чтобы начать жить.
Жить дальше, Уверен, что люди так вообще делали. Но он не мог. Он не знал как.
- Я не хочу говорить об этом.
- Знаю, но что я должен тебе сказать? - улыбка Броуди была мрачной. - Мы говорим не только о том, что ты поедешь в Мексику, чтобы помочь бороться с огнем. Ты повернешься назад, так сказать, сделаешь резкий скачок, чтобы жить.
- Черт, нет.
- О, ты поедешь, - повторил брат с абсолютной уверенностью. - Даже если мне придется заставить тебя.
- Заставить меня? - Гриффин рассмеялся. Он должен был расстаться со своим братом. Он не смеялся все это время, но Броуди как-то заставил его сделать это. - С твоими шестью и двумя футами, я выше тебя на два дюйма.
- Ну и что? - Броуди резко на него взглянул. - Почти год ты жил очень скромно. Но я смотрю на тебя.
- Кого это волнует?
- Ты похудел, парень. Бьюсь об заклад, что мы весим теперь одинаково. Я могу тебя победить. - И он сделал подходящее выражение лица для этого напыщенного замечания. Гриффин тяжело вздохнул и почувствовал себя немного слабым, когда на него нахлынули воспоминания...
Шон, Пол, их больше нет. Грега тоже нет... Боже, а он все еще не мог даже выносить того, чтобы думать о них.
- Я принес твое снаряжение.
Гриффин покачал головой. Если он снова и будет когда-нибудь бороться с пожарами, то в штате, который был его второй родиной в прошлом году. Черт возьми, ему дважды предлагалась работа в пожарной службе Сан-Диего, но это не имело значения. Он не будет снова бороться с огнем.
- Броуди... о чем вообще идет речь?
- О тебе. Обо мне. О маме и папе. Я не знаю. Выбирай сам. Может быть, я просто устал ждать, пока ты перестанешь прожигать свою жизнь. И наблюдать за тем, как ты позволяешь страшному удару судьбы разрушать твою жизнь.
- Я все время говорю вам, что это не разрушило мою жизнь. Я все еще жив.
- Да? Ты можешь назвать их имена?
Не доверяя своему мужеству, Гриффин уставился на него.
- Иди к черту.
- Как насчет Грега? - мягко сказал в темноте Броуди. - Твой лучший друг в течение двадцати лет. Ты можешь позвонить его жене и с ней потрепаться?
- Ты придурок.
- Да. - Лицо Броуди было мрачным. - Вот как это будет работать. Ты поедешь в Мексику. Ты будешь помнить, как это быть лесным пожарным, потому что ты - тот, кто ты есть, а не какой-то пляжный бомж. Ты поедешь, даже, если я сам тебя заставлю. - Его голос смягчился. - Пожалуйста, Гриф. Сделай это. Вспомни как жить.
- Я не готов.
Броуди сымитировал звук гудка телевикторины.
- Неправильный ответ.
- Не смеши меня. Я никуда не поеду.
- Очень смешно. Ты поедешь, или я скажу маме и папе, и всем друзьям, которыми ты так тщательно пренебрегал все это время, где ты находишься. Я приведу их сюда и позволю им тебя увидеть. Соберись. Мне жаль тебя.
У Гриффина скрутило живот. Он медленно сдавался, зажатый между морем и зелеными холмами.
- Мне все равно.
- О, да, ты преуспеваешь.
Гриффин издал пренебрежительный звук.
- Ты никогда ничем особенно не вдохновлялся до этого. Почему сейчас? Почему я?
Броуди разглядывал волны, освещенные несколькими ранними звездами и город за ними.
- Знаешь, мне бы хотелось полежать с тобой на этом пляже и просто понаблюдать за облаками, и поверь, я бы пришел, если бы ты меня хотя бы раз пригласил, но ты не сделал этого. Так что теперь я вынужден прибегнуть к мотировке. - У него вырвался долгий мученический вздох. - Тебе лучше собраться. Ты уезжаешь на рассвете.
- Я не сказал, что это сделаю.
- Нет, но ты сделаешь.
- Броуди...
- Ты поедешь, потому что сделаешь все, чтобы не разговаривать с людьми, которых ты оставил за спиной. Я прав или я действительно прав?
- Я говорю с тобой, не так ли? - Гриффина пронзила ярость. Он не хотел этого делать, ничего не хотел делать. - Это глупо. Я не могу... Я даже думать не могу...
- Знаю. - осторожно сказал Броуди. - Знаю. Я также знаю, что наибольшее общение было у тебя в прошлом году, когда ты попросил кассира положить больше картошки в твой гамбургер, но это изменится. Должно измениться. То, что произошло, не было твоей ошибкой. Перестань так себя вести. - Он стремительно ему козырнул и стал уходить, оставляя Гриффина в полном одиночестве, как он и решил оставаться все это время.
"Все дело в выборе", - думал Гриффин. Даже сейчас он мог остаться один.
Но как долго?
Когда-то давно они с Броуди делили все - хорошее, плохое и злое. И он знал, что ради самоуважения Муров, ни один из них никогда бы не осмелился отступить, да и бездействие им не угрожало.
Гриффин только что воочию был свидетелем решимости Броуди, и он хорошо знал своего брата. Броуди пригласил бы маму прилететь сюда первым рейсом. При необходимости Филлис Мур прошла бы пешком две тысячи миль, если бы это было нужно. Она была бы рядом,, она бы распоряжалась, она бы заболтала его насмерть. Она бы крепко его обняла и предложила такую любовь...
Нет. Боже, нет.
Он не сможет это принять, просто не сможет. Просто от мысли о ней, о папе, любом из друзей, кому он не доверял, у него перехватывало горло.
Он может убежать. Возможно, на этот раз на Багамские острова, хотя скучал по Сан-Диего, в котором было легко заблудиться.
Гриффин изучал удаляющегося брата. Плечи Броуди были твердыми и целеустремленными, шаг уверенный, непоколебимый и полный решимости.
Нет, Багамы находились не достаточно далеко. Ничто не было так далеко.
- Дерьмо. - Он взял последний камень. Запустил его в океан и смирился со своим будущим.
Что бы это ни было.
Глава 1
Для Линди Андерсон не было ничего лучше пилотской кабины. С ветром под крыльями и баком ее "Сесны"[2] , заполненным до краев, остальной мир просто отсутствовал и переставал существовать.
Не то, чтобы она не замечала окружающий мир. Он мог бы исчезнуть с лица земли, а она не ощутила бы последствий.
Ей это нравилось.
"Никаких привязанностей", - всегда говорил ей дедушка. - "Связи тянут вниз. Связи препятствуют свободе человека".
Линди не знала, было ли это правдой или нет, так как последний из ее личных собственных связей - дедушка - уже умер.
Задать жару.
Это было его девизом и мантрой. Он научил Линди этому в первый день в детском саду, когда она стояла перед своей начальной школой, облаченная в камуфляж, и дрожащая как осиновый лист.
Дедушка не любил ничего больше, чем повторять ей эти слова. В пять лет Линди косилась на школу, где видела других маленьких девочек, одетых в красивые платья, блестящие туфли и ленты. Они все вприпрыжку проходили через входную дверь, оглядываясь назад на своих сентиментально таращившихся матерей, пока одевая в камуфляж Линди цеплялась за мужчину, к которому никто больше не хотел подходить.
- Надрать задницу, - ласково повторяла она ему.
- Что? - ее дедушка приставлял руку к своему уху и хмурился. - Не слышу, что шепчут эти анютины глазки. Говори, девочка.
- Надрать задницу, сэр! - она поднимала подбородок и отдавала честь, зная о том, что на нее смотрели матери, без сомнения, ужасающиеся грубой и жестокой девочке с противным языком.