Всю ночь бушевало море. Всю ночь метался в постели Сеня и не мог согреться. Тупо ныла грудь. Мать спиртом растерла Сене тело, но и от этого не стало легче. Укрытый одеялом, пуховиком, он лежал, съёжившись, не в силах ни заснуть, ни побороть изнуряющую лихорадочную дрожь.
Иногда наступало вдруг странное, похожее на явь забытьё, и тогда Сеня снова плыл среди волн, кричал, кого-то звал, а рядом с ним плыли какие-то люди — много людей — и тоже кричали и тащили что-то огромное, тяжёлое, вместе с ними тащил и Сеня, тащил упрямо, не отрывая взгляда от плывущего впереди человека. Неожиданно море исчезало куда-то, Сеня оказывался на берегу и в страхе смотрел на человека, который только что плыл впереди него: опустив голову, тот молча неистово срывал с себя одежду и вдруг поднимал страшное, перекошенное болью лицо, обнажая вздутую, как пузырь, кроваво-синюю грудь. Сеня вскрикивал и открывал глаза.
На постели сидела мать. Она клала ему на лоб руку, и от этого ласкового прикосновения сразу становилось спокойнее. Уткнув в её колени лицо, Сеня бессвязно шептал, что никогда больше не сядет в баркас, что завтра же уйдёт в город, будет искать другую работу, подальше от этого проклятого моря.
Мать гладила его волосы и улыбалась грустной, понимающей улыбкой.
Под утро, когда в окнах уже засерел рассвет, Сеня наконец заснул. А проснувшись, долго лежал, не открывая глаз, не шевелясь. Грудь не болела, и, может быть, от этого он ощущал какую-то странную лёгкость во всём теле.
Кто-то постучал в дверь. Сеня приоткрыл глаза и увидел, как осторожно, чтобы не загреметь, мать приподняла задвижку и впустила в дом Нину. И, хотя Нина никогда не приходила к ним, Сеня не удивился, словно ждал её.
— Меня мама до вас прислала, — шёпотом сказала Нина и покосилась на кровать, где лежал Сеня, — Соли у нас ни крупиночки нету. Одолжайте чуток.
— Соли? — спросила мать, хотела ещё что-то сказать, но раздумала и пошла на кухню, принесла пакет. — Недавно покупали будто? Рыбу солите, что ли?
— Что вы, — махнула рукой Нина и стала смотреть в окно пристально, словно разглядывала что-то на улице. — Как летом купили, так всё и держалась. А теперь уже в город не выберешься: рыба идёт и идёт. Ну, спасибочко. — Она подошла к двери, остановилась. — Афанасию Ивановичу-то грудь вчера баркасом разворотило, страшно, говорят. Думали, не отойдёт, захворает. А к вам шла, смотрю — идёт бригадир, на палочку опирается, бледный, но так ничего, весёлый, шутки всё шутит. А ваш-то, значит, лежит, захворал?
Мать улыбнулась:
— Ничего, теперь полегчало.
Нина хотела ещё что-то сказать, но взглянула в окно, увидела входившего во двор бригадира, смутилась и быстро пошла к двери:
— Ну, спасибочко, как купим — отдадим соль-то…
— Ладно, не пропадёт.
Сеня видел в окно, как Нина бежала по дороге, как мать о чём-то говорила во дворе с бригадиром. Потом они вошли в комнату, и Афанасий Иванович присел к столу, поставив между ногами большую суковатую палку. Дышал он тяжело, со свистом, лицо было бледным, осунувшимся.
— Ну, здорово, рыбачина! Как настроение-то?
— Ничего, — устало ответил Сеня.
Бригадир засмеялся.
— Вот ты и побывал, брат, в штормяке — исполнилось твоё желание. Доволен, а? Должен быть доволен, у тебя ведь сегодня вроде праздника.
Сеня молчал, угрюмо сдвинув брови. «Ничего себе праздник», — подумал он, а бригадир, словно угадав его мысли, проговорил:
— А как же, милый, боевое крещение получил, не шутка. Главное — не подкачал. А я уж думал, сбежит мой Сенька, осрамит бригаду. Нет, смотрю, барахтается назад. Молодец, получится из тебя рыбак. А я ведь сейчас за тобой зашёл. Пойдём на бережок, наши-то уже все в море, одни мы с тобой тут. Там скорее отойдёшь. Я вот чуток прошёлся, и полегчало. Пошли.
Сеня молча стал натягивать сапоги. Ему совсем не хотелось идти к морю, о котором он думал сейчас почти с ненавистью.
На улице было пасмурно, ветрено. Полусонные, замерзающие мухи густо облепили с подветренной стороны стены домов, но ветер шёл уже высоко, сметал поредевшие облака, за которыми ярко открывались бездонные островки синего неба. Афанасий Иванович и Сеня спустились к морю. Тихие, слабые волны плескались у берега и виновато, как наказанная собака, несмело ползли к сапогам. Вдали визгливо кричали, гоняясь за рыбой, мартыны[6], тарахтели катера. У причалов рыбцеха качались наполненные хамсой баркасы.
6
Март