Выбрать главу

Вот скажем, я нежно люблю троллейбус, в силу чего родина еще продолжается. Я действительно их внутренне уважаю, а также исполнен почтения — к трамваю, к автобусу, к самолету. К метро. Реально личный автомобиль почти никому не нужен. Это символическая ценность, но в таком качестве она чужда, как сказано, большому русскому мифу, в лучшем смысле этого слова…

Перековать все «жигули» на орала. С того, говорят, начнется русское чудо, страшнее японского. Будет, будет. Инок один предсказывал.

КАРТОФЕЛЬ

По дороге ехал «мерседес», не самый крутой, но все-таки. Сзади него неслась в будущее тележка с навозом. Эзотерический смысл дачиоткрылся мне. А также, откроюсь, подлинный смысл картофеля.

Отращивая его, ты молишься особому богу. И это главное. Бог — он добрый, но сразу же и злой. Он, словно чифир, заваривает тебе судьбу, потчует на халяву. Он радуется, когда видит всходы картофеля, и ухмыляется про себя, и чешет пушистую бороду, и тогда тебе становится хорошо… Тогда чифир греет. И над всей Россией несется сладостный стон. И в душе, совмещая трансцендентное с имманентным, перекатывается картофель, один на всех, и никто не стоит за его ценой…

А если — страшно оно, но все-таки — если однажды Он не увидит всходов? Небо рухнет не сразу. Мор и СПИД разгуляются по земле, безлюдье и бездорожье. Выгляньте, посмотрите — если не верите.

Помня то, можно не бояться и «мерседеса». Никакой «мерседес» не введет тебя в атеизм.

(К этой тайне, говорят, была близкая некая группа славистов. Приехали из Калифорнии и все поняли. Хотели вывезти часть русской правды на Запад — хрен-та! Ночью их всех задушил картофель. Перед тем насиловал, особым таким, отечественным способом. Чтобы было страшнее, перед актом он брал подписку — о невыезде. И курлыкал разные песни: строевые, протяжные, разухабистые…)

ДОБРЫЙ ШАРИКОВ

А что Шариков? Его разоблачили в конце 1980-х, и быстро выяснилось, что это почти человек, ну, в крайнем случае, друг его… Пришли, назовем их, Бобиковы. Старый добрый Шариков хотел, чтобы честные, умные, усердные люди… поделились с ним, говном, поровну. Бобиковы решили, что это неоправданный гуманизм, и предложили, чтобы честные, умные, усердные люди шли в направлении хуя, чтобы вообще не делиться. Потом они решили, что это они — умные и усердные. Что вот это называется ум, вон то называется усердие. И всем рассказали. И все поверили. Неверующим жгли особые клейма, мол: шариковы.

Верните мне его, что ли. Для начала.

ЗАПАД

Мераб Мамардашвили, философ, рассказывал такую историю. Какие-то перебежчики спасаются от фашистов. И вот на ночь спрятались в избушке, а утром подъедет лодка, и заберет. А может, не заберет. Может, за ними завтра придут и, соответственно, расстреляют. А может, и сегодня еще успеют.

Что делают эти двое, кажется, мужчина и женщина? Они моют в избушке пол, потому что он очень грязный. Нельзя же ночевать в комнате с грязным полом. Не помню, какой они конкретно национальности, но европейцы… Мераб Мамардашвили был восхищен. Собственно, все это грузин рассказывал русским с целью укора — вот, как надобно… А вы? Ну, точнее, а мы? Философу хотелось быть европейцем.

Мне не хочется — я такой. И тревожит меня, что в России начнут появляться люди, похожие на тех двух. Думаю, как родину от них уберечь, от психов-то ненормальных.

И не я один патриот, много нас, патриотов. Уж лучше в родном говне, нежели так — полагал, наверное, Василий Розанов. И пусть Мамардашвили посильнее будет, не смутило бы то Василия Розанова…

БОГ

Это такая штука. Вот, скажем, нет автобуса: помолился, вот тебе и автобус. Или там заболел когда. Или, не дай бог, при смерти. Тогда оно и не грех. Бог — он в хозяйстве нужен. Нужнее дуршлага, точно.

Россияне эту штуку просекли. Президент по сравнению с Богом — чух, фуфло, капрал пластилиновый. Он, что ли, в смерти поможет? Или он автобус пошлет? тройку-то?

Ценная, короче, штука: полезная и безвредная. А вот те, кто дуршлагу молятся, выше Бога ставят, так это козлы какие, или, может быть, пидерасы. Или они жизни не знают; тогда еще ничего.

2000, 2003 гг.

Классная разборка

Независимое расследование текста «Плевок тебе в душу».

Данное изыскание представляет собой поиск живой души в рифмованном тексте «Плевок тебе в душу». Упомянем сразу: следов души так и не обнаружено, зато душевность найдена как скрытая субстанция. Душевность ищется по формуле: если из двадцати строк рифмованного текста отнять двадцать комментариев и перегнать смысл, на дне образуется белесоватый осадок, при его обсуждении выделяется едкий газ — это и есть элемент душевности, или, как ее ошибочно называют, духовности.

Мы начинали работу как заказное исследование текста, но судьба одернула нас и жанр переменился — теперь это (по всем признакам) независимое расследование.

Более того, первое название — «Внеклассная медитация» — пришлось оставить. Это вызвано тем, что изменился характер восприятия работы. Сначала она была инструментом индивидуальной медитации вне учебных групп… но с переломного этапа стала оптимальной темой групповой разборки в классных условиях.

Итак…

Плевок тебе в душу [1]
Мне удивительны [2]козлы и педерасты, [3]  Несущие херню по деревням, [4] Мне удивительны задроченные касты,  И пизданутые — не по своим годам. [5]
Мне удивительна мудацкая равнина, [6]  Пропитанная блядством [7]и тюрьмой, Мне удивительны заебки карантина [8]  И путешествие с хуевенькой сумой. [9]
Мне удивительно отсутствие начала [10]  И неизменно засраный конец, [11] Мне удивительно похмелье после бала [12]  И неформальный русский бог Пиздец. [13]
Мне удивителен обычай мордобоя [14]  И через жопу сделанный заказ, [15] Мне удивительна обыденность разбоя [16]  И выставленье срани по показ. [17]
Мне удивительна родимая природа,  Мне странен охуительный мороз, [18] Мне удивительно, что продолженье рода  Дает слова для матерных угроз. [19]

P.S.Для тех, кто еще не понял.

«Классная разборка» — отнюдь не глумливая акция, а прямо обратное ей. Это попытка издевки над самой возможностью издевки в литературе, однако — полностью провальная, в чем и заключалась ее задача, с блеском выполненная.

Иными словами, есть целое направление, глумливо хохочущее в нашей литературе, у него есть свой арсенал технических средств — в данном случае арсенал направлен против самого направления (условия, при которых это вычитывается, предоставлены выше), однако ситуация такова, что побеждает арсенал, а не одна из сторон. Этим доказано главное — цинизм и непорочностьподобной техники, при этом доказано не нами, а техникой.

Как вы поняли, мы с Силаевым здесь даже не проходили.

«Величественные вещи требуют, чтобы о них говорили величественно. Величественно, то есть с цинизмом и непорочностью…»

Ф. В. Ницше, «Воля к власти», первый абзац.
3 марта 2001 года
вернуться

1

Начнем с названия — кто плюет и куда? Название забавно тем, что шокирует: но все-таки — о чем?

Первое, что приходит — автор плюет в душу читателю. Автор уточняет: тебе… Однако текст — это и товар. Кто предлагает товар, плюющийся в душу? Много логичнее догадаться, что кто-то плюнул в душу самому автору, а текст — рефлексия на плевок. Причем кто плюнул, можно без труда догадаться.

Но первый смысл все равно корреспондирует со вторым, и с третьим — получается, что есть некая сила, что постоянно плюется в любую душу, и текст о ней.

Соответственно, есть и нечто, куда плюют. Таковы границы реальности. Все дальнейшее — описание границ и пределов. А также производных и интегралов… нашей социальной, душевной жизни.

вернуться

2

Не правда ли, удивительноеслово?

вернуться

3

В данном случае автор показывает банальный случай словесного приключения. Очевидно, что толерантно мыслящий человек не может иметь претензий к сексуальным девиациям, будь то гомосексуализм, или другие случаи. Данное понимание имплицировано в межтекстуальное пространство стихотворения, служащего единственным местонахождением его смысла, и довольно прозрачно для искушенного читателя. Однако, и это в свою очередь также явно имплицировано в мировоззренческую позицию автора, допущение ненормативной лексики в литературные тексты не только правомерно, но и — в некоторых ситуациях — откровенно желательно.

Подобный вывод спровоцирован общей констатацией ситуации слова на рубеже веков, ситуации откровенного кризиса, вызванного неспособностью литературы выдержать энергетическую конкуренцию с альтернативными формами репрезентации реальности. Автор, по всей видимости, полагает себя не только осознающим кризис, но и способным — хотя бы отчасти — противопоставить ему свою технику, ориентированную на поиск дополнительных возможностей в деле усиления драйва. Использование матерной лексики — лишь один из приемов.

Также очевидно, что автор принимает элементарную истину постмодернистского осмысления: смысл любых слов находится не в словах, а в пространстве языка, то есть — между слов, и матерные конструкции сами по себе лишены смысла, приобретая таковой лишь в контексте. Контекст меняет значение любых слов, и тот же мат в замкнутом языковом пространстве народа, на что прямо и указывает последняя строка, служит прежде всего показателем экзистенциальной ущербности, слабости человеческого духа, живущего в рамках данной ограниченности. (Как известно, язык социальной общности всегда служит коррелятом ее онтологической проработанности, и, учитывая общее состояние языка так называемых «простых» россиян, можно сделать естественный и нелестный вывод о душевных качествах богоносца— настолько радикальный, что напрашивается вопрос на предельной грани презрения: а можно ли считать и их носителями человеческого достоинства? — очевидно, что гражданами — в терминах гражданского общества — нельзя точно…)

Однако мат может быть элементом языка образованных сословий, носителей властных функций и креативных способностей — что означают те же слова в языке духовной элиты (если мы, затаенно-межтекстуально усмехается автор, не будем следовать извращенноймысли о несовместимости элиты и употребления данных слов — в любом случае, без учета оправданности контекстом)?

Действительно, что? Один ответ очевиден — усиление энергетики и расширение выразительных способностей языка в предельных человеческих состояниях. В состояниях непредельных мат, как правило, не употребляется, невольным примером чего служит сам авторский текст, удачно имитирующий — а он настолько техничен, что можно говорить только об имитации — крик души, пропитанный разочарованием, социальным отчаянием, черным русофобством страдающего сознания. Таков один ответ — о других можно думать дальше, при этом к ответу не обязательно приходить: вопрос, не получивший ответа, часто имеет смысл сам по себе; и таких случаев множество, взять хотя бы классический вопрос о бытии Бога, не имеющий ответа для человеческого сознания, но тем не менее сильно-продуктивный, поскольку его грамотная постановка уже дает нам счастливый и не гарантированный случай мыслящего.

О деталях словесного приключения… Очевидны две вещи: интеллигентское сознание, которое не только пародируется в тексте Александра Силаева, но и, с другой стороны, его пародирует, легко употребляет выражение педераст, как знак негативно-экспрессивного выражения, как ругательство; при этом ничего плохого не думая о педерастах как таковых. Возможно, это повод улыбнуться — автор предоставляет нам те условия прочтения фразы, при которых ироничная трактовка не только допустима, но и наиболее вероятна.

вернуться

4

По деревням, а равно по городам и весям, как известно из поля нашего языка, принято разносить культуру. Но выясняется, что обычно несут херню.

Это можно понять по-разному. Если мы следуем пародии прямо, то можно вообразить себе странных людей, которые переходят от деревне к деревне и разносят нечто дурное, что можно уподобить херне. Однако естественнее предположить, что речь идет о другом — население наших деревень таково, что, о чем бы ни зашла речь, с точки зрения автора мужики и бабы несут именно херню. В этом пункте заложена резкая полемика с одним из интеллигентских мифов о том, что в народе сокрыта некая мудрость, что народ всегда прав, и т. д. Автор как бы обрубает нить мифологии, тянущейся из 19 века — обрубает нарочито грубо, обращаясь к экспрессивному выражению. Более того, напрашивается дальнейший вывод: несущий херню есть ее же воплощение. Впрочем, если во второй строке сказано о качестве деяния, то в первой — непосредственно о качестве делателя, т. е. козлы и педерасты — это и есть некие вполне привычные люди.

Следует обратить внимание, что херню несут именно в деревнях, что заостряет полемический тон, насаживая на авторскую рогатину мировоззрение деревенщиков. Они полагают, что зло, как правило, расположено в городах, а в селах сохранились нравственность, естественность, освященная простота. В данном случае автор выступает как апологет города, а в более широком смысле — сторонник урбанизации и прочего, с точки зрения нормального деревенщика, сатанизма.

Можно отыскать еще один смысл, наиболее оскорбительный: уж не есть ли объект строки сама школа российских деревенщиков? Белов, Астафьев, Распутин? Вряд ли. Общий тон текста Александра Силаева очень жесток, но не хамоват — а приписывать разнос херни вполне конкретным персоналиям означает откат в неприкрытое хамство, и тогда получится, что херню несет непосредственно Александр Силаев. Автор знает, чем грозит ему переход границы, и выдерживает вежливость — а текст, в понимании автора, достаточно вежлив, хотя и состоит из имитации ненависти. Но ненависти — служащей второй стороной любви.

вернуться

5

В данном случае — не совсем удачное выражение. Слово пизданутыедаже в контексте мало соответствует любой из возможных авторских мыслей… Возможно, имеется ввиду простой факт: многие людей умирают сразу же после юности, и ходят лишними, доживают — тухлая энергия, мелкие помыслы, жалкие оправдания — это так, но разве это пизданутость?

Автор либо не до конца изучил язык, либо… с помощью провокации достигает чего-то, например — нашего разочарования в авторе. Бывают случаи, когда такую цель тоже ставят.

вернуться

6

См. «Закат Европы», или, точнее — «Запад Запада». Согласно Освальду Шпенглеру, архетип спящей русской души — равнина, на которой все люди братья. Наши бандиты, словно начитавшись Шпенглера, называют себя братвой.

вернуться

7

Видимо, имеется ввиду отсутствие понятия чести, и, вслед за понятием, — самой чести. Если проституция — профессия, то блядство — стиль, построенный на своем отсутствии здесь и сейчас. Стиль, характеризуемый провалом в чести. Кто ближе к провалу — мужчины или женщины — сказать трудно.

вернуться

8

См. работу Фридриха Ницше «Сумерки кумиров, или как философствуют молотом».

« Атмосфера тюрем и лечебниц…» Ницше ставит тюрьмы и лечебницы в один ряд. И не только он: в Европе до 18 века психически больных и преступников содержали вместе.

вернуться

9

В данном месте автор вступает в отношения с фольклором и публично зарекается от сумы. Что касается ее откровенной характеристики, то какой еще может быть сума?

вернуться

10

См. соображения Чаадаева об исторических и неисторических нациях. Согласно Чаадаеву, история в России к 19-му веку не началась. Якобы мы ничего не подарили миру, и, во-вторых, у нас не возникло привычки извлекать опыт. Насчет подарков человечеству можно спорить, а вот что касается опыта…

вернуться

11

А что было доведено до конца? Какие-то гадости, может, были… Хотя вряд ли — даже гадости…

Реформы кончались обоюдным чувством: народ считал дерьмом реформаторов, а реформаторы считали дерьмом народ. У всех были на то свои основания.

Однако реформатором быть интереснее, чем народом.

вернуться

12

Обычай непременно пить до похмелья, головной боли, блевотины — странен. По меньшей мере.

вернуться

13

См. роман Пелевина, где пес Пиздец служит символом конца мира. Почему не предположить, что это наш Бог, или, быть может, подпольный бог — Сатана?

вернуться

14

Большая часть людей такова, что способна на беспричиннуюдраку.

Какой страной была бы Россия, если бы у нас били только за деньги! А если только за большиеденьги? Я был бы счастлив.

вернуться

15

В своем чудовищном русофобстве автор порочит родину лишний раз: ведь клиент в России уже становится прав. Неужели не заметно?

Однако быть всегда правым — пока что очень дорого.

Может быть, автору не хватает денег? Может быть. Но я предлагаю все-таки не скидываться на помощь — нельзя губить голодного литератора.

вернуться

16

Повторяю: я был бы счастлив…

вернуться

17

Опять — родина и бытие порочатся лишний раз. Уже несколько лет срань толком не выставляется. Автор так раздражает в своем русофобстве, мизантропии, пессимизме, что кажется — он тайно влюблен в Россию и свою жизнь. А над нами просто смеется.

Таким образом, у нас две одинаково идиотских версии: либо автор отвратителен, но тогда мы полные идиоты как читатели без всякого вкуса, либо автор не отвратителен — но тогда нас разыграли, и мы разыгрались, как полные идиоты.

Однако есть третья версия, согласно которой мы, слава богу, разумные люди — она заключается в осознании первых двух и сознательном отказе выбирать между ними. Да, мы не идиоты — но кто в этом случае автор?

вернуться

18

См. цитату из статьи «Признания врага народа»:

«Зима — это полгода. На севере — больше, на юге — меньше. На востоке — яро, на западе — так себе, евро-зима, сущий либерализм: сибирский ноябрь был бы в западных губерниях пиком холода.

Бывает, что к первому декабря люди уже порядком устают от долгой зимы… Однако нет денег свалить в Италию, как Гоголь или пролетарский писатель Горький. В спячку не впадается… То есть впадается — но это ничего не меняет.

Земля русская ныне полнится отморозками — уж не климат ли виной нашим нравам? Попробуйте быть людьми, когда большая часть страны — ледяная пустыня. То-то и оно.

Красная рожа, водка, дурной стиль, точнее, отсутствие стиля — куда без них, если на улице минус двадцать? Француз бы, несчастный, помер. А мы ничего. Отморозим себе все и живем.

На дворе — пиздец. Так наш лаконичный мужик описывает реальность. Чтобы ни случилось, у нашего мужика — пиздец. Не клеится чего-то, братцы… Там и тут. Русскими словами не скажешь. Сезон, наверное, такой. Пиздец — обычное время года».

Однажды автор сказал, будто ненависть к холодам может породить направление в литературе, а может быть — новую религию. По-моему, он был равноудален от истины и заблуждения.

вернуться

19

См. примечание № 3. Круг замкнулся. Тот, кто вкусил невинность автора лишь сейчас, заблуждается.