Автоклуб? Что? Все эти пробки появлялись из-за группки дряхлых, дружелюбных стариканов, которые просто слишком медленно ехали?
Сзади засигналили машины.
— Пойдемте. — сказал мужчина. — Я довезу вас до ближайшей заправки.
— Все в порядке, — ответил Коулмэн. — Кажется, двигатель барахлит. Через минуту все наладится.
— Похоже, вы просто не хотите со мной ехать. — Старик усмехнулся и направился к автомобилю, стоящему у автострады, и Коулмэн впервые почувствовал, что левая часть его машины ниже, чем правая. Он открыл дверь, вышел, и увидел, что две шины его автомобиля спущены.
— Все-таки вам придется поехать, не так ли?
— Все нормально. Я позвоню в ААА[68].
— Здесь не ловит сеть. И телефонных автоматов на этом участке дороги нет.
Не слишком ли настойчив этот мужчина? Не пытается ли он заставить Коулмэна поехать с ним?
Из радиоприемника что-то неразборчивое прокричал Рэд.
— Мы не можем ждать здесь вечно, — сказал старик. Машины за ними сигналили. Несколько водителей высунулись из автомобилей и орали, чтобы они убирались с дороги. Он открыл пассажирскую дверь и жестом пригласил Коулмэна сесть в машину.
Нервничая, Коулмэн посмотрел на спущенные шины, затем на доброе лицо мужчины. Все нормально, сказал он себе. Все будет хорошо. Он сел на переднее сиденье седана, пока старик обходил машину с другой стороны. Сиденье было мягким. Слишком мягким.
Старик сел на место водителя и обе двери одновременно захлопнулись. Коулмэн увидел, что внутренние панели были без дверных ручек, гладкими и бесформенными.
Пожилой мужчина завел машину и все четыре автомобиля поехали как один.
Коулмэн оглянулся на машины позади, из которых совсем недавно громко ругались водители, и заметил, что в них никого нет. За рулями никто не сидел.
Краем глаза он заметил, что охваченный пламенем вертолет Рэда рухнул на землю.
— Нет никакого начала, — сказал старик голосом отца Коулмэна.
— Какого хрена?? — Коулмэн в панике повернулся к старику, но тот уже начал перевоплощаться. Морщинистая кожа зашевелилась, растягиваясь и меняя цвет. Коулмэн успел разглядеть черную пустоту под бурлящей плотью.
И его отбросило назад на сиденье, когда все четыре машины стремительно помчались вперед.
Ⓒ Jammers by Bentley Little, 2010
Ⓒ Анастасия Алибандова, перевод
В комнате
«В комнате я исполняю танец».
Слова эти произнес шепотом мой отец, когда я спал.
А наутро он исчез.
Когда отец нас бросил, мне было десять лет. Он никому не говорил, что собирается уйти, и никогда потом не звонил, даже письмеца не прислал. Просто как-то утром мы встали, а его не было. Сначала мы не знали, убит он или похищен; вдруг его уволокли пришельцы или спрятали по программе защиты свидетелей? Но когда мама сказала нам, что он забрал свою одежду и любимые компакт-диски, когда через пару дней обнаружила, что он снял деньги с банковского счета (хотя и не все), когда узнала, что он уволился, уведомив работодателя за две недели, — то есть поняла, что он спланировал все заранее, — она усадила нас и сказала просто, серьезным тоном: «Ваш отец ушел из семьи».
Больше она никогда о нем не говорила, и если я или Клара о нем упоминали, она сразу меняла тему.
Несмотря на свою жгучую ненависть к нашему отцу, мама позволила моей сестре и мне держать по одной его фотографии в своих комнатах. Других его фотографий в доме не было — все совместные снимки моих родителей были убраны с глаз долой, зато у меня на комоде красовался отец со мной на плечах, перед муляжом швейцарской горы Маттерхорн в Диснейленде. На этом снимке мне было лет пять. В комнате Клары висела на стене фотография в рамке, на которой папа помогает ей строить на пляже песчаный замок. Не знаю, как Клара, мы с ней никогда этого не обсуждали, но я по прошествии лет стал забывать разные связанные с отцом мелочи: какую он носил обувь, как смеялся, какую еду предпочитал. Его образ в моем сознании осыпался, все больше утрачивая целостность.
Единственное, что четко врезалось мне в память, — это те его слова, произнесенные шепотом ночью и ставшие частью моего сна: «В комнате я исполняю танец».
Я был старшеклассником, когда Лиз Нгуен пригласила меня на танцы в «День Сэди Хокинс». Я был к ней неравнодушен и не сомневался, что тоже ей нравлюсь, подтверждением чему стало это приглашение. Единственная загвоздка состояла в моем неумении танцевать. Как ни стыдно мне было в этом сознаться, я сделал это, чтобы у Лиз была возможность сдать назад.