Выбрать главу

— «Таш-кент» — «Каменный город», — рассказывал аспирант. — Ему более двух тысяч лет. Много в нем древних названий. Сохранились названия двенадцати ворот города: Бешага́ч, Сагба́н, Лабза́к… Но это только названия. Вот, например, «Бешагач» — «Пять деревьев». Нет теперь таких ворот. А вместо пяти деревьев раскинулся сейчас большой парк — «Комсомольское озеро». Особенно хорошо на озере в жаркий день. Лучшего места в городе не найдешь.

— Мы съездим туда? — спросил Усман.

— Обязательно! И на стадионе «Пахтакор» побываем. Знаешь, сколько там мест? До шестидесяти тысяч болельщиков умещается. Рядом со стадионом — Дворец искусства. Съездим и туда. Очень интересное сооружение. Этакий серебристый цилиндр.

— Вот здесь на моей памяти позвякивала конка… — улыбнулся Кадыр-ата.

— Русский писатель Салтыков-Щедрин когда-то упоминал о Ташкенте, как символе глухой окраины, — сказал аспирант. — Я наизусть помню его слова: «Если вы находитесь в городе, о котором в статистических таблицах сказано: жителей столько-то, приходских церквей столько-то, училищ нет, библиотек нет, богоугодных заведений нет, острог один и т. д., — вы можете сказать без ошибки, что находитесь в самом центре Ташкента». С большой горечью были написаны эти слова!

— Можно, я их запишу? — попросил Усман.

— Дома я дам тебе книгу… А теперь мы говорим так: если вы находитесь в городе с миллионом жителей, о котором сказано, что здесь есть Академия наук, университет, пятнадцать институтов, тридцать семь техникумов, сотни школ и училищ, десятки библиотек, более шестидесяти больниц, телецентр, шесть театров, десятки кинотеатров, клубов, дворцов культуры и т. д., то вы можете сказать без ошибки, что находитесь в Ташкенте.

Локоть и экватор

Фабричная и заводская промышленность: водочно-винокуренных заводов — 3, минеральных вод — 3, кожевенных — 15, маслобойных — 7, кирпичных — 4, чугунолитейных — 2, мыловаренных — 2, столярно-плотничных — 2, хлопкоочистительных — 7, фотографий — 6…

Путеводитель 1912 года

Дома, за чаем, разговор снова зашел о Ташкенте, его истории и достопримечательностях.

— Представь себе такую картину, — говорил аспирант Усману. — Окраина города. Пустырь. Ни деревца. Просто сухая земля. В ней закладывается фундамент будущей текстильной фабрики. Люди пришли как на праздник. Седой высокий человек берет в руку первый кирпич. В другой у него — мастерок.

Подходит русоволосая женщина с бумагой, свернутой трубочкой, опускает ее в бутылку и торжественно укладывает бутылку на дне рва. Потом уже ложится кирпич.

— А что это за трубочка? — спросил Усман.

— Трубочка? — Аспирант секунду-другую думал, потом, тряхнув своей красивой шевелюрой, сказал: — Ну, я бы так ее назвал: «голос из века»… Пройдет, скажем, сто, а может быть, двести лет — жизнь будет совсем другой. Техника, градостроительство, зодчество — все это шагнет далеко вперед. И конечно, нынешние фабрики, заводы безнадежно устареют. Не только станки и машины, но и сами здания. И вот когда будут сносить, например, нашу фабрику, люди могут обнаружить эту самую бутылку с запиской. Развернут и прочтут: «Фабрика была заложена в таком-то году такого-то века… Когда жил и творил известный узбекский историк Усман Ангренский…»

Усман рассмеялся. Улыбались и Кадыр-ата и его друг.

— А что, все может быть, — сказал отец аспиранта, держа в руках пиалу. — В наше время не мудрено такое. Из простого народа выходят настоящие ученые. На весь мир славятся.

— Так вот, — продолжал аспирант, отпив несколько глотков из пиалы, — положили эту самую бутылку, а поверх нее — кирпич. Собравшиеся аплодируют. Горячо, радостно. Аплодирует и седой, высокий человек. Это Юлда́ш Ахунбаба́ев — первый президент нашей республики.

— Да-а, — протянул отец аспиранта. — Закладка фабрики и впрямь была большим праздником. Еще бы! В городе рождалась настоящая промышленность. Но уже тогда люди задумались. Построить-то построим… Только кто же будет работать на новых, сложных машинах? Это тебе не кустарный станок.

Много девушек и женщин хотели бы делать ткань, но они носили паранджу[2] и лица их были закрыты чачва́ном, через который едва пробивался свет. Разве с такой сеткой на лице подступишься к машине, сделаешь веселую, яркую ткань?

вернуться

2

Паранджа́ — длинный широкий халат с закрывающей лицо волосяной сеткой — чачва́ном.