Страна для Сократа
Рассказ обобщает поиски учеником Сократа Платоном (428–346 гг. до н. э.) справедливого государства.
Всю жизнь, Сократ, ты мой спутник и собеседник. Я слышу всегда твой насмешливый голос: «Ну, кого ты еще прославляешь, Платон?» Как будто ты не знаешь, что в моих помыслах никому нет места, кроме тебя, учитель. И если я выводил в своих диалогах Горгия, Протагора и других мудрецов, то только для того, чтобы в споре с ними возвысить тебя. Из исписанных мною свитков смотрят на мир тысячи большелобых, курносых Сократов. И я никогда, учитель, не забывал твоих последних слов, произнесенных там, в темнице, перед стоящим на столе фиалом с цикутой[41]: «Не забудь, Платон, принести петуха Аскепию[42]». Так говорят те, кто после смертельного недуга возвращается к жизни.
Перикл. Римская копия греческого оригинала V в. до н. э.
Но где же город, где бы ты мог начать новую жизнь, народ, достойный твоего ума и сердца?
И я стал искать прибежища для тебя, пропуская в памяти один город за другим.
Афины? В юности Сократ сражался за этот город, еще не задумываясь, достоин ли он быть его родиной. Потом, в зрелом возрасте, он понял, что Афины тяжко больны, и искал средства их излечения. Он теребил и тревожил вас, афиняне, надеясь, что вы осознаете грозящую опасность и найдете путь к спасению. О нет! Он не торговал мудростью, как другие, не навязывал ее никому. Он просто взывал к вашему уму, к вашей совести. И чем вы его наградили, афиняне? Что поднесли ему в дар? Чашу с цикутой! А теперь вы гордитесь тем, что были земляками Сократа, и пьете мед из его уст!
Отвернувшись от Афин, я обратил взор к дальним странам. Есть в Гесперии благодатный остров Тринакрия[43]. Много там городов эллинских и варварских, и самый обширный из них – Сиракузы. «Почему бы не стать Сиракузам городом Сократа? – подумал я. – Там лишена власти своевольная чернь, погубившая Сократа, и правит лучший из правителей, Дионисий[44]». Он примет Сократа в число своих друзей, прислушается к его советам и станет еще мудрей.
Три года прожил я у Дионисия. У меня было все, что может желать человек, кроме разве свободы. Дионисий осыпал меня благодеяниями. Но страх висел надо мной как дамоклов меч. Как бы жил Сократ в стране, где вместо народа – государство, а взамен агоры – дворец. Где бы он отыскал собеседников? Среди тупых наемников, лукавых царедворцев, забитых рабов? Мог бы он льстить, лицемерить, изворачиваться? Нет!
Я вспомнил о Египте. Где древнее наука и богаче искусство? Где величественнее храмы и мудрее жрецы? Не Египет ли дать Сократу? Но, проплыв по Нилу от Саиса до Элефантины, я понял, что в этой стране Сократ был бы чужим. Мог бы он падать на колени перед крокодилом, оплакивать смерть кошки и подставлять спину под палки?
В храме богини, которую египтяне называют Нейт, а эллины Афиной, я услышал о древней стране справедливых царей. Но жрец не мог мне указать, где находилась эта страна. Тогда я поместил ее за Столпами Геракла и назвал Атлантидой[45]. В мыслях своих я воздвиг столицу атлантов, по правилам Пифагора, в виде совершенного круга. В самом его центре я поставил столп из небесного металла – для законов. Оставалось только найти законы, какие делают людей лучше. Мне доставили свитки и таблицы египтян, эллинов, иудеев, персов и даже далеких индийцев, которых называют мудрыми. Но я не смог отыскать в них ни одного закона, достойного страны Сократа. Тогда я обрушил на Атлантиду потоп и погрузил ее на дно. Так поступает Демиург со своими неудавшимися творениями, чтобы дать жизнь лучшим, а глупцы, неспособные понять его замысла, готовы опуститься на дно в поисках химеры.
Если нет страны, достойной Сократа, и никогда ее не было, может быть, ее можно создать? И я начертал план справедливого государства. Я поставил во главе его Сократа. Но Сократ смертен. Кто будет его преемником? Сыновья? Но ведь они могут унаследовать вздорный нрав Ксантиппы и ее низменную душу. Поймет ли Сократ? Ведь он отец! Тогда я оставил Сократу Ксантиппу и дал им детей, но увел из родительского дома младенцами. Я перемешал их с детьми воинов, ремесленников, земледельцев и дал им общее воспитание. Ни один отец не мог бы узнать своего чада, а Сократ выбрал бы лучшего и передал ему власть.
Я уверен, что это было бы справедливо, но мои ученики отвернулись от меня. Лучший из них, Аристотель, сказал: «Природа создает одних господами, а других – рабами. Ты же хочешь перемешать дурных и низких с лучшими и благородными. К тому же где это видано, чтобы государством правили мудрецы? Кто тогда будет заниматься науками и воспитанием? Должны править цари, а мудрецы быть их советниками. Ты мечтатель, Платон!»
41
44