Скифом его продолжали называть долгие годы, пока каморку не посетил гостеприимец хозяина Клеомен, сын Алкмена, которому потребовалась его, Анахарсиса, помощь. Анахарсис помогал суетливому эллину перетаскивать в повозку корзины с какими-то предметами, наподобие кусков свернувшейся березовой коры. Это были свитки папируса, о существовании которых у себя на родине он не догадывался.
– Осторожнее! – умолял Клеомен. – Ради богов, не рассыпь моего Питтака[2]. До того как вращаться среди царей, Питтак, впрягшись в лямку вместе с ослом, вращал каменные жернова. Будущие законы Питтака рождались в мучной пыли и скрежете камня. Поэтому они стали народу, уставшему от произвола знати, хлебом спасения. Поставь корзину сюда, к Фалесу[3], уверявшему, что все сущее произошло из некоего влажного первовещества, что Земля держится на воде и окружена со всех сторон океаном. Не потому ли свитки Фалеса отсырели. Но это им не повредило, ибо мудрость вечна.
– А разве мудростью наполняют корзины? – спросил тогда Анахарсис.
– Как ты сказал? – удивился Клеомен, не рассчитывавший встретить собеседника в лохматом и на вид угрюмом варваре.
– Я хотел сказать, – продолжал Анахарсис, – что мудрость нельзя держать взаперти. Ей нужны воздух, полет птиц, запахи трав.
– Любопытно! Любопытно! – бормотал эллин. – Но кто в таком случае обладает наивысшей мудростью?
– Дикие животные, – отозвался Анахарсис. – Они живут по природе.
– А наибольшей справедливостью? – спросил эллин.
– Дикие животные, – повторил Анахарсис столь же невозмутимо. – Они предпочитают природу закону.
– А наибольшей храбростью?
– Дикие животные! – воскликнул Анахарсис. – Они мужественно умирают за свободу. А сразу за ними я поставлю свой народ, кочующий в степях близ Борисфена, называемого нами Данаприем[4].
– Что я слышу! Ты скиф?! – удивился Клеомен.
Он знал, что афиняне используют скифов вместо свирепых собак, считая их непригодными к иной службе. Этот варвар ниспровергал мнение, сложившееся о его народе.
Знакомство эллина и скифа могло бы оборваться, как тысячи других случайных встреч. Но бессмертным богам было угодно связать Клеомена и Анахарсиса дружбой. Забыв о цели своего приезда, Клеомен провел много времени в жалкой каморке привратника. Там ему открылся мир, о существовании которого эллины не подозревали. У варваров оказались свои Гомеры, повествовавшие о сражениях с чудовищами, свои Эзопы, создававшие лукавые притчи о зверях. А сам Анахарсис, в этом Клеомен не сомневался, был скифским Фалесом.
Клеомен выкупил Анахарсиса и вместе с ним отправился в Кизик, что на Пропонтиде[5]. Кизикийцы гордились, что в их городе родился некий Аристей, считавшийся учителем Гомера и автором поэмы об аримаспах, загадочном народе севера. Начитавшись Аристея[6], они привыкли к невероятным историям, наподобие басен о чудовищных птицах, стерегущих золото, и путниках, превращающихся в волков. Скиф-философ поначалу удивил кизикийцев больше, чем аримаспы. Они долго и придирчиво выспрашивали Анахарсиса о его отце, деде, о его племени, с недоверием рассматривали татуировку, покрывавшую грудь и плечи, и, только удостоверившись, что он скиф, а не эллин в скифском одеянии, позволили ему предстать перед народным собранием.
К этому времени Анахарсис уже понял, что волновало и мучило мыслящих эллинов: они разочаровались в возможности разумного устройства жизни, ибо люди думают не о благе государства, а о собственной выгоде.
Но, может быть, другие народы, у которых нет многолюдных городов, храмов, театров, палестр, тюрем, устроены по-другому?
– Да! – ответил Анахарсис.
Он поведал эллинам о бесхитростных номадах[7], гордящихся не богатством, а меткостью стрельбы из лука, о тех, кому служит обувью кожа ног, ложем – вся земля, храмом – небесный купол, кто насыщается сыром и мясом, кто пьет проточную воду и молоко. Он обрушился на стремление эллинов к роскоши. Он говорил, что роскошь ввергает людей в худшее из рабств и лишает самые мудрые законы смысла, ибо богатые рвут законы, как паутину, а слабые и бедные запутываются в них и гибнут, как мухи.
День этот вошел в историю Кизика. Специальным постановлением народного собрания кизикийцы причислили Анахарсиса к семи эллинским мудрецам и наградили его венком из дикой оливы, посаженной, по преданию, Аристеем.
2
3
5