— Им не нравится, что ты умный? — спрашиваю.
— Еще как нравится, глупышка, — отвечает Бенни. — Потому мне и приходится ехать.
— Не понимаю.
— Вытуривают из дому — и это в тринадцать-то лет!
— Куда? В школу для трудных подростков? В военное училище?
— В университет, — говорит Бенни, — и жить я буду в общаге.
Пытаюсь его утешить. Глажу по руке. Воркую.
— Перестань! — говорит Бенни, и я отдергиваю руку. — Раскурлыкалась, голубка. Кончай свои нежности. А то еще заразишь меня голубиными блохами.
Дело, как всегда, заканчивается дракой.
— И хорошо, что тебя вытуривают.
Бенни отвечает:
— У меня такое чувство, будто я сделал что-то ужасное, настолько ужасное, что они не могут просто меня отшлепать или запереть дома.
И плачет. В общем, я снова глажу его, воркую:
— Бенни, пусть бы лучше меня сплавляли. Слышишь, а? Пусть бы лучше меня услали далеко отсюда, от родных, в университет.
В глазах у меня слезы.
Бенни, как всегда, в своем репертуаре.
— Тебя бы не взяли, — заявляет он. — Ты не знаешь, что такое номинатив. И конъюнктив. Тебя бы не приняли в университет.
— Вали отсюда и не вздумай мне писать, — рычу я.
Потом он, уронив голову, сидит в подъезде на диване-качалке, и я рядом с ним. Я всегда его прощаю.
— Моих родителей бесит, что я особенный, не такой, как они, — говорит он.
Лично я так давно его знаю, что он не кажется мне особенным, — Бенни как Бенни.
— Они сплавляют меня из дома, потому что я превосхожу их по уму и говорю без акцента.
Возражаю:
— Тогда бы и мои родители должны были меня вышвырнуть.
— Отцу не нравится, что я смотрю на него сверху вниз. Вот с чего все началось. Я уже в девять смотрел сверху на его лысую макушку. Нет, даже еще раньше. Я сидел в кроватке, за прутьями, и заговорил с ним.
С Бенни никогда было не угадать, заливает он или нет.
— Так вот, сидел я в своей кроватке, а потом говорю: «Папочка, привет! Выпусти меня из этой клетки!»
— Он уже разговаривает. Это нормально? — удивился отец.
— Тсс, молчи, — сказала мама.
— Мама, — обратился я к ней, — я медленно хожу, зато говорю быстро, так что помоги мне отсюда выбраться, и мы все вместе поболтаем.
— С ним что-то не так, — говорит папаша. — Не вынимай его, не то соседи подумают, что у нас доме завелась нечистая сила.
— Не глупите, родители, — резонно возразил я. — Просто заговорил немного раньше срока. Не станете же вы держать меня здесь в наказание?
Я перебиваю:
— Так это твоя тайна? Я и так знала, что ты рано заговорил. Они этим гордились. Мама рассказывала, они постоянно хвастались, потому что я в то время говорила лишь отдельные слова.
— Ошибаешься, как обычно, — говорит Бенни. — С тобой мать ходила на прогулку в любую погоду, по всему кварталу, в парки, на площадки. А меня держали в кроватке да в манеже, за решеткой.
— И это вся тайна?
— Есть и еще кое-что, похуже, — сказал Бенни. — Это не они мне читали. Это я им читал.
— Выходит… — я потрясена, — тетя с дядей не умеют читать. Как же твой отец справляется с работой?
— Портному нужны цифры, не слова.
— Но как они обходятся без чтения?
— Слушают радио, глупышка, — говорит Бенни. — С их точки зрения, мы все равно что «Один человек и его семья»[11]. А я — Малышка Снукс[12]. Они думают, мы «Голдберги»[13]. Но я в формат радиоприемника не вписываюсь, посему меня сплавляют в университет.
Бенни долго рыдал и качался на диване, потом отер глаза и пошел домой.
— Так что там с Бенни? — спрашивает мама. — Уже несколько недель, как он умер. Как прошли похороны? Где? Кто был? Много пришло народу?
— Я не была знакома с его друзьями, мама, — говорю я. — Мы с Сэмюэлом похоронили его в Нью-Джерси, там участки недорогие. Пришлось снять деньги с банковского счета, чтобы за погребение заплатить.
— Безответственный, не то что мы с твоим папой, — говорит мамуля. — Участок, бессрочный уход за могилами — все было предусмотрено.
— Ты менч, — говорю ей. — Настоящий.
Мама польщена. Она не избалована моими комплиментами.
— Это и есть главное, — говорит она, — быть менчем.
Но с темы не сбивается.
— Итак, расскажи про похороны.
— Ну, пришли его друзья. Люди-животные, люди-растения, люди-барби, люди-люди.
— Люди-животные — это как? — спрашивает мама.
11
«Один человек и его семья» (1932–1959) — сериал на американском радио, чемпион по длительности жизни в эфире без перерывов.
12
«Шоу малышки Снукс» (1944–1951) — американская радиопрограмма об озорной девчушке в исполнении Фанни Брайс.
13
«Голдберги» (1929–1946) — американский радиосериал о жизни еврейского семейства во главе с «еврейской мамочкой» Молли Голдберг, чей образ стал нарицательным.