— Отчислили! — восклицает мать. — И это нашу целеустремленную малышку?
— Приятель попросил своего двоюродного брата-медика написать справку, что я из-за гриппа весь семестр соблюдала постельный режим и не могла посещать занятия. Помню, как этот брат, в белом халате, протянул нам бумажку и смерил нас презрительным взглядом. «Постельный режим, понимаю!» — сказал он. От смущения мы с приятелем не могли смотреть друг другу в глаза.
— Это тот спортсмен? — спрашивает мама. — Он тебя бросил? Да что он о себе возомнил? Качок тупой.
— Меня оставили с испытательным сроком при куче «четверок» и «тройке» по немецкому. А спортсмен поступил на юридический и женился на редакторше университетской газеты.
— Тот самый бегун?
— Бегун убежал далеко вперед, — сказала я.
— Подумаешь, — говорит мать. — Ты себе получше нашла, и даже бегать за ним не пришлось.
— Я боялась рассказать тебе о том, что случилось, — говорю. — Ты дважды ударила меня невесть за что. А если бы повод действительно появился, что вообще тогда было бы?
— Ну, это совсем другое, — говорит мать.
— Я спрятала от тебя академическую ведомость. Подделала твою подпись, когда отметки рассылали родителям. Ты и знать ни о чем не знала.
— Это, конечно, нехорошо, — говорит мать. — Но дочь с испытательным сроком не позор для семьи. А дочь, сделавшая аборт, — безусловно. Так что, как видишь, в итоге все обернулось хорошо.
— Нет, мама, — сказала я, — не все хорошо.
— Посмотри на себя, — говорит мать. — Хороший муж. Красиво одета. Полный холодильник. Взрослые дети. Все хорошо.
— Не так хорошо, как могло бы быть, — объясняю. — Я застряла на одном месте, никуда не расту, не могу пойти в науку.
— Для девушки у тебя нормальное образование, — говорит мать.
— Я была сущим ребенком, мама, — плачу я. — Я едва из пеленок вышла, а мое будущее было уже предрешено.
Сидящая впереди женщина, услышав, как я всхлипываю, не оборачиваясь, протягивает мне бумажную салфетку.
— Мной не руководили.
— И мной не руководили, — отвечает мать.
— Но я мечтала состояться, — говорю я.
И снова заливаюсь слезами. Мне дают вторую салфетку.
— Я тоже, — отвечает мать. — Хотела стать актрисой, но мои родные проголосовали против.
— Родные? — поражаюсь я.
— Двое против одного, — подтверждает она. — Они не хотели, чтобы здесь, в Америке, я пошла учиться.
— Против были твои мать и старшая сестра?
Мать кивает.
— В демократии побеждает большинство, — говорит она. — Так все хорошее и закончилось.
— Да уж, хорошего мало, — отвечаю.
— Так что не огорчайся, наше имя ты не опозорила, — говорит мать.
— Но и не прославила тоже, — возражаю.
Подошло время кадиша, а мы и не заметили.
— Помоги мне подняться, — просит мама.
Она стала еще меньше. Опирается на спинку скамьи перед собой, чтобы не упасть.
— Теперь тебе молиться за себя все двенадцать месяцев, — говорю.
— Нет, — отвечает мать. — Я кое-что не завершила. Я молюсь за тебя.
— Я не умерла, — возражаю.
— Ты могла бы все переиграть, — говорит мать. — Могла бы вернуться к учебе, поработать над собой. Пока не умер, все возможно.
Я в совершенном ошеломлении поднимаюсь с места. Раввин смотрит на меня и качает головой. Сажусь, а мать продолжает молиться.
Шепот
Бродим с мамой по прибрежным скалам Ла-Хойи[38]. Вслушиваемся в шум океана.
— До чего непривычно, — говорит мама, — разгуливать средь бела дня, словно какая-нибудь леди.
С моря до скал доносится шепот. В нем различимы хриплый смех, колыбельная, вздохи любовников. Теперь мама говорит застенчивее, тише. Когда-то она пела в хоре. Перед концертом вдевала серьги в растянутые дырки в ушах, брызгалась духами. Кубышечкой гордо стояла в ряду и вместе со всеми старательно открывала рот. Ее седые волнистые волосы в лучах рампы казались почти прозрачными. На службах в поселке для престарелых ей приходилось утыкаться в молитвенник, чтобы петь потише.
Мы с мамой предприняли небольшую вылазку. И сегодня впервые за пятьдесят восемь лет ей предстоит провести ночь без отца.
— Как ощущения? — спрашиваю.
— Чувствую себя вольной птицей, — весело отвечает она и берет меня под руку.
Она называет это «ходить по-польски».
Мы смотрим вниз, на пляж, где устанавливают столы для участниц мероприятия. Волны разбиваются о мол. Океан тихо плещется о берег Детской бухты. Здесь природой созданный амфитеатр. Пляж — сцена, а зрители разместятся на трибунах, на моле либо рассядутся, как на стульях, в углублениях скалы.