Последователи Сент-Бева сошлются на свидетельство такого близкого к Ла Боэси человека, как Монтень, который ведь называет «Рассуждение о добровольном рабстве» именно упражнением. В опровержение этого мы не станем указывать на то, что Монтень такой характеристикой «Рассуждения» хотел защитить память своего покойного друга от возможных обвинений в революционных устремлениях. Мы предложим только брать свидетельство Монтеня полностью, не толкуя его превратно. Действительно, вслед за фразой о том, что «Рассуждение» представляет собой упражнение, написанное Ла Боэси в ранней молодости, мы читаем следующее: «Я, — пишет Монтень, — нисколько не сомневаюсь, что он (т. е. Ла Боэси. — Ф. К.-Б.) верил в то, что писал, так как он был достаточно совестлив, чтобы не лгать даже в шутке»[120].
Таким образом, если «Рассуждение» и было упражнением, то таким, которое, по словам самого же Монтеня, выражало истинные убеждения его автора. И дабы не было в этом никаких сомнений, Монтень тут же добавляет: «И знаю я, кроме того, что если бы перед ним был выбор, то он предпочел бы родиться в Венеции, а не в Сарла, и с полным основанием», т. е. в республиканской Венеции, предупреждает нас Монтень, а не в одном из городов французской монархии. Монтень, таким образом, весьма недвусмысленно подтверждает республиканские взгляды или настроения Ла Боэси.
Да и независимо от свидетельства Монтеня, об этом достаточно убедительно говорят страницы «Рассуждения», в которых выражается преклонение Ла Боэси перед республиканским строем античного Рима или современной ему Венеции (заметим в скобках, что положительная трактовка порядков этой купеческой олигархии, маскировавшей свою свирепую тиранию республиканскими формами, была весьма распространена в то время).
Сообщив, таким образом, о республиканизме Ла Боэси, Монтень, однако, прибавляет, что в душе Ла Боэси «было верховно запечатлено другое правило — благоговейнейшим образом повиноваться и подчиняться законам страны, в которой он родился». Монтень в данном случае, повидимому, переносил на Ла Боэси свой собственный политический консерватизм, ибо такова была его собственная верховная максима, «правило правил», которым он руководствовался в повседневной политической действительности.
Приведенные заявления Монтеня в главе «О дружбе» крайне важны, ибо монтеневская характеристика Ла Боэси и его «Рассуждения о добровольном рабстве», если внести в нее надлежащую поправку, близка к истине. «Рассуждение о добровольном рабстве», конечно, не просто литературная проба пера наредкость даровитого юноши, не просто навеянное чтением классиков упражнение на тему о пагубности тирании. Оно выражало подлинные, задушевные мысли и убеждения самого автора. Ла Боэси, несомненно, метил в политические порядки тогдашней Франции. Этим объясняется множество слабо завуалированных намеков и выпадов против монархии Валуа. Так, говоря о том, как тиран расправляется с сотней тысяч городов, лишая их свободы, Ла Боэси замечает: «Кто поверил бы этому, если бы он только слышал об этом, а не видел своими глазами, и если бы это происходило только в чужих и отдаленных странах...»[121] Говоря о современных самодержцах, следующих примерам римских императоров, Ла Боэси пишет: «В наши дни по их стопам идут те, которые не совершают ни одного злодеяния, даже самого крупного, не предпослав этому каких-нибудь прекрасных слов об общественном благе и общем благосостоянии»[122]. Или в другом месте, говоря о том, как при Цезаре разбух сенат, как создавались новые чины и должности для укрепления тирании, Ла Боэси явно намекает на политику Франциска I и Генриха II, направленную на создание новых должностей в парижском парламенте (который французские легисты называли обычно сенатом) с целью извлечения дохода от продажи этих должностей. Рисуя недолговечность благополучия приспешников тирана, полностью зависящих от произвола тирана, Ла Боэси советует, чтобы убедиться в этом, раскрыть все древние истории и заглянуть в современные хроники. Говоря опять-таки о фаворитах и приведя несколько примеров из римской истории, Ла Боэси описывает, как они ненавистны всему свету, всему народу, который вплоть до крестьян, вплоть до землепашцев знает и проклинает их имена. Ясно, что фаворитами, имена которых знают даже крестьяне, не могли быть античные Бурр и Сенека, о которых идет речь у Ла Боэси перед этим. Для современников Ла Боэси все эти намеки были, разумеется, весьма прозрачны, и они без труда узнавали в них определенные, всем хорошо известные фигуры.