В течение ряда лет осуществление «Круга чтения» все затягивалось и отодвигалось на задний план многочисленными другими занятиями Толстого — художественно-творческими и публицистическими. Наступили уже первые годы XX века, а «Круг чтения» все еще не был готов. Но теперь Толстой вплотную занялся им.
В письме к тому же Г. А. Русанову Лев Николаевич писал 24 сентября 1904 г., т. е. двадцать лет спустя после первого упоминания о «Круге чтения»: «...Я занят последнее время составлением „Круга Чтения“ на каждый день, составленного из лучших мыслей, лучших писателей. Читал все это время, не говоря о Марке Аврелии, Эпиктете, Ксенофонте, Сократе, о браминской, китайской, буддийской мудрости — Сенеку, Плутарха, Цицерона и новых: Монтескье, Руссо, Вольтера, Лессинга, Канта, Лихтенберга, Шопенгауэра... и др. Я все больше удивляюсь и ужасаюсь тому не невежеству, а культурной дикости, в которую погружено наше общество. Ведь просвещение, образование есть то, чтобы воспользоваться, ассимилировать нее то духовное наследство, которое оставили нам предки, а мы знаем газеты, Золя, Метерлинга, Ибсена, Розанова и т. п. Как хотелось бы хоть сколько-нибудь (помочь) этому ужасному бедствию...»[132]
Это писалось, когда в стране происходил бурный рост революционного рабочего движения, когда рабочий класс России готовился к решительной схватке с царизмом и боевой лозунг «Долой царское самодержавие!» близок был к осуществлению. Революция в России стучалась в двери.
Лев Николаевич приступил в это время к писанию статьи о сущности государственной власти, вышедшей впоследствии под названием «Единое на потребу» и с подзаголовком «О государственной власти». В этой статье с наибольшей, пожалуй, силой нашла себе выражение та «...безбоязненная, открытая, беспощадно-резкая постановка Толстым самых больных, самых проклятых вопросов...»[133] того времени, которая, по словам В. И. Ленина, была характерна для Толстого, вопреки «...„цивилизованной“ лжи нашей либеральной... публицистики»[134]. Гневное обличение самодержавия, царского произвола, грязных империалистических, царских махинаций достигло в «Едином на потребу» высокого накала. Толстой во-всю разоблачал в этой статье преступную политику царизма, ложившуюся всей своей тяжестью на плечи народных масс, писал про царя, что это самый обыкновенный, просто глупый, может быть и не злой человек, который может подпадать под власть самых ничтожных людей, но сам по низменности своего умственного образовательного гвардейского уровня никак не может сам один оказать на кого бы то ни было какого-либо влияния»[135].
И что же? В качестве оружия в борьбе с самодержавием Толстой решил использовать трактат Ла Боэси. Точно так же, как это сделали в XVI веке французские гугеноты в своем «Réveille-Matin», Лев Николаевич Толстой включил в качестве составной части — третьей главы — своего памфлета значительный отрывок из «Рассуждения о добровольном рабстве»[136].
Однако Толстой не ограничился тем, что впервые перевел на русский язык и опубликовал выборку из трактата Ла Боэси. Приведя ее, Лев Николаевич дал следующую оценку произведению Ла Боэси: «Сочинение это было написано четыре века тому назад, и несмотря на всю ту ясность, с которой было в нем показано, как безумно люди губят свою свободу и жизнь, отдаваясь добровольно рабству, люди не последовали совету Лабоэти, — только не поддерживать правительственное насилие, чтобы оно разрушилось, — и не только не последовали его совету, но скрыли от всех значение этого сочинения, и во французской литературе до последнего времени царствовало мнение, что Лабоэти не думал того, что писал, а что это было только упражнение в красноречии»[137].
Гениальная интуиция Толстого, его настороженное отношение к буржуазной науке, которую он так справедливо бичевал, позволили ему, человеку, никогда не занимавшемуся обширной литературой о Ла Боэси, с непререкаемой ясностью увидеть всю фальшь трактовки «Рассуждения о добровольном рабстве» как «упражнения в красноречии». Невольно вспоминаются сказанные с необыкновенной теплотой слова Ленина о Толстом: «Какая глыба? Какой матерый человечище!»[138] И замечательное определение, данное Горьким зоркости Толстого: «У Льва Николаевича была тысяча глаз в одной паре»[139]. Действительно, надо было обладать проницательностью Толстого, чтобы при первом же соприкосновении с трактатом Ла Боэси безошибочно распознать, как буржуазные авторы «скрыли... значение этого сочинения» и как они искажают его, заверяя, будто «Лабоэти не думал того, что писал». Негодующие слова Толстого по этому поводу не оставляли никаких сомнений в том, что он с самого же начала правильно оценил истинный смысл произведения Ла Боэси.
132
«Вестник Европы», 1915, кн. 4, стр. 15. — Розанов Василий Васильевич (1856—1919) — махровый реакционер-публицист, являвшийся до самой революции 1917 г. постоянным сотрудником черносотенной газеты «Новое время». Одновременно под псевдонимом В. Варварина сотрудничал в буржуазно-либеральном «Русском слове», развивая взгляды, прямо противоположные нововременским. Это политическое двурушничество и беззастенчивый цинизм Розанова вызывали отвращение даже у либералов и заслужили ему кличку «Иудушки Головлева».
135
Л. Н. Толстой. Полное собр. соч., т. 36, стр. 651 (где дается приводимый нами первоначальный текст Толстого; смягченный вариант см. там же, стр. 168).
137
В Рукописном отделении Государственного музея Л. Н. Толстого имеются следующие документы, относящиеся к переводу «Рассуждения о добровольном рабстве», сделанному Л. Н. Толстым:
1. Рукопись перевода на пяти нумерованных по страницам (1—10) листах в 4°, исписанных частью рукой дочери Толстого, Марии Львовны Оболенской, частью — Ю. И. Игумновой, художницы, жившей у Толстых и помогавшей Льву Николаевичу в работе, — хранится в архиве Государственного музея Л. Н. Толстого под № 19. Поправок Л. Н. Толстого на этой рукописи, представляющей собой начисто переписанный перевод из Ла Боэси к третьей главе статьи Толстого «Единое на потребу», нет. Озаглавлена она: «„Добровольное рабство“. Сочинение французского писателя Боэти середины XVI века». На первой странице, слева вверху, рукой секретаря Толстого С. Д. Николаева написано: «считано 5.19.05» (т. е. 19 мая 1905 года). Над заглавием его же рукой написано: «Из статьи Льва Николаевича „Единое на потребу“».
2. Часть рукописи № 18, написанной на 2 листах в 4°. Начало ее: «III. Вот что говорил про это французский писатель 16-го века Этьен Лабоэти». Далее пометка: «Выписать Лабоэти». За этим следует, рукой Толстого карандашом, абзац: «Сочинение это было написано...» и т. д., как он приводится в тексте. В этом абзаце вызывает сомнение дешифровка неразборчиво написанных двух слов, а именно: там, где в тексте говорится «правительственное насилие», можно читать «правительство нами».
Приведенный абзац представляет большой интерес, ибо в нем Толстой с исключительной проницательностью разгадал подлинный характер памфлета Ла Боэси.
3. Часть рукописи № 40, которая представляет собой уже переписанный на машинке текст извлечения из «Добровольного рабства» с небольшими редакционными поправками, сделанными рукой Л. Н. Толстого.