О значительном увеличении увлажненности в XVII - XVIII вв. свидетельствует и былое широкое распространение кедровых лесов. Свидетелями былого распространения хвойных лесов являются сохранившиеся до наших дней огромные (до 1,5 - 2 м в диаметре) лиственничные пни среди березняков или даже степей, а также группы и одиночные деревья лиственницы или реже сосны. Показательна смена широколиственных лесов в Предуралье, на верхнем пределе: здесь "дуб встречается одиночными вековыми деревьями". О единичных деревьях и старых пнях Восточного Предуралья, встречающихся среди степи или березовых лесов, И. М. Крашенниников пишет: "Преобладают березовые леса, среди которых, однако, везде, в особенности на грубых скелетных почвах, сохранились или гигантские пни, или одиночные гиганты лиственницы и сосны, а также их молодая поросль"[19]. Интересно упоминание о поросли, появившейся в 30-х годах, т. е. в период векового максимума летних осадков этого района. Показательно, что на этот период приходятся годы повышенного прироста сосен Предгорного Зауралья, средней и южной тайги. Сам И. М. Крашенинников, как и П. Л. Горчаковский, связывает сведение сосново-лиственничных лесов с человеческой деятельностью.
В XIX в. стало чувствоваться снижение увлажненности, что сразу же местные жители отнесли за счет неумеренной вырубки лесов, которая, конечно, тоже убыстрила этот процесс. Лучше всего об этом рассказал писатель С. Т. Аксаков: "Все вышло от нашей глупости, батюшка Алексей Степаныч. Хоша я еще был махонький, когда нас со старины сюда переселили, а помню, что не токма у нас на деревне, да и за пять верст выше, в Берлинских вершинах, воды было много и по всей речке рос лес; а старики наши, да и мы за ними, лес-то весь повырубили, роднички затоптала скотинка, вода-то и пересохла. Вот и Медвежий враг - ведь какой был лес! и тот вывели; остался один молодежник - и оглобли не вырубишь. Нонче зато и маемся, топим соломой, а на лучину и крестьянские поделки покупаем лес в Грязнухе"[20]. Подобные же интонации звучали и в рассказах старожилов, услышанных нами в 1950-х годах на склонах хребта Таганай в березовых лесах: "В прежние времена здесь всюду журчали ручьи, заросли черемухи и малинники были всюду. А сейчас и напиться негде - иссякли ручьи". Действительно, в 50-х годах, чтобы дойти от ручья до ручья, надо было пройти несколько километров. Но надо заметить, что леса по всем склонам были березовые, возникшие на месте вырубок. Об огромных размерах вырубок еще в XVIII в. очевидцы писали следующее: "Близ заводских жилищ ни одной не найдешь молодой березинки, которая не повреждена, на своем стояла корне: ибо венишники их подрубают, дабы молодые отрасли употребить на веник, не рассуждая, что через сие около заводов и так истощаются леса". Или далее: "Надобно оглянуться на леса, которые у нас поистине не бесконечны. Ныне уже вздыхают по ним наши соседи шведы и начинают почитать их свыше железа".
Эти слова Ивана Лепехина, которые он писал, Посетив Урал в 1770 г., невольно приходили на память, когда мы студентами проходили практику на Южном Урале в 1952 г. Наш руководитель Вера Ивановна Покровская пыталась нам показать смену растительных поясов по вертикальным уровням, но всюду вблизи Белорецка, Миаса и других городов прежде всего бросались в глаза ровные полосы различного цвета, спускавшиеся от вершин к подножиям, демонстрировавшие рубки различных лет: светло-зеленые полосы молодых березняков, начинающие темнеть от пробивающихся хвойных, рубки старше 50 лет и отдельные полосы хвойных лесов, выглядевшие как-то неестественно-мрачно среди сплошного фона светлых веселых березняков. И тогда особенно ясно почувствовалось, что мы видим природу, оставленную нам промышленниками петровских времен и их продолжателями.
Таким образом, наиболее яркими чертами в динамике природы Южного Урала является наличие "снежных шапок" из летующих снежников, а возможно, и ледничков по наиболее высоким вершинам, более широкое распространение елово-пихтовых, кедровых и лиственничных лесов в XVII - XVIII вв. Частичное таяние снежных шапок в летний период создавало дополнительный источник увлажнения. Вероятно, в целом условия были менее континентальными, с повышенной влажностью летом. Это давало возможность в XVII - XIX вв. дубам по западным склонам Южного Урала подниматься и выше и ниже современного уровня. Благодаря этому залесенность здесь в целом была больше. По восточным склонам значительно шире в этот период распространялись лиственничные и сосновые леса.