В отличие от них, Эйлиса точно знала, что произойдёт, и от этого её начинало подташнивать, а мышцы живота свело от напряжения. Анжелик была права насчёт того, каким ужасным должен был стать этот день, но Эйлиса намеревалась выполнить то, что она сказала. Она должна была быть здесь, как бы ужасно не было.
Толпа была огромной, заполняя добрую половину обширной площади перед возвышающейся колоннадой Храма.
Она пыталась понять, какое настроение было у толпы, но не могла.
Некоторые — многие из них — как и она сама молчали, стояли, ожидая, закутавшись в свои куртки и шали. Другие болтали друг с другом, как будто это должно было быть какое-то спортивное событие, но сама эмоциональность их болтовни, их улыбки, говорила об обратном. Но были там и другие, те, кто ждал в безмолвном предвкушении, подпитываемые яростью и воодушевлённые дикой жаждой Церковного правосудия.
«Правосудие», — подумала она. — «Это не было бы правосудием, даже если бы он в действительности сделал то, в чём его обвинили!»
Внезапный переполох послужил ей предупреждением, и она, закусив нижнюю губу, увидела, как процессия, состоящая из гвардейцев, инквизиторов, и, конечно же, жертвы, появилась на ступенях Храма и начала спуск к помосту, который возвели так, чтобы зрители были уверены, что они не пропустят ни одной жуткой детали.
Из толпы раздались голоса тех, кто так долго ждал в предвкушении.
Улюлюканье, свист, ругань, вся сдерживаемая ненависть, весь горький страх, который пробудил бунт Черис против Матери-Церкви, был в этих практически нечленораздельных криках ярости.
Бывший архиепископ, казалось, ничего этого не замечал. Он был слишком далеко, чтобы Эйлиса могла ясно видеть его лицо, пока он шёл, прихрамывая и опираясь на трость, одетый в балахон осуждённого еретика из простой, колючей мешковины, но плечи у него были развёрнуты, а позвоночник выпрямлен. — «Он хорошо держится», — подумала она, её сердце забилось от гордости, которую она с удивлением чувствовала даже сейчас, и яркий солнечный свет заколебался из-за её внезапно хлынувших слёз.
Он, его охранники и палачи подошли к помосту, где были приготовлены все ужасные инструменты, предназначенные для проведения наказаний, которые полагались за ересь и богохульство архангелом Шуляром. Казалось, на мгновенье, он сбился с шага, когда поднялся на помост, но, если так и было, кто бы мог обвинить его в этом? Даже отсюда Эйлиса видела мерцание тепла, исходящего от жаровен, чьи пылающие угли обнимали оковы и щипцы, ждущие своего часа, и это была лишь часть ужасов, ожидающих его.
Если он и колебался, то только лишь мгновение. Затем он снова двинулся вперёд, заняв своё место перед ожидающей, вопящей толпой людей, которая пришли увидеть его смерть.
Появилась ещё одна фигура. Как и палачи, она была одета в тёмно-фиолетовые цвета Ордена Шуляра, но, кроме этого, на ней была оранжевая священническая шапка викария, и губы Эйлисы сжались, когда она узнала Викария Жаспера Клинтана.
«Конечно», — подумала она. — «Впервые за всю историю Матери-Церкви один из её архиепископов будет казнён за ересь и богохульство. Как мог Великий Инквизитор не появиться? И как такой человек, как Клинтан, мог держаться подальше от «судебного убийства»[2] жертвы за свои преступления?»
Великий Инквизитор развернул архаичный официальный свиток и начал читать его. Эйлиса отвернулась от него. У неё не было необходимости слушать чтение мнимых преступлений, за которые должен был быть казнён Диннис.
Не тогда, когда она знала, что единственным преступлением, в котором он действительно был виновен, было то, что он был превосходным козлом отпущения для «Группы Четырёх».
Клинтану потребовалось довольно много времени, чтобы закончить длинный скучный перечень обвинений, но наконец он закончил его и повернулся к Диннису.
— Эрайк Диннис, вы слышали приговор и вердикт Святой Матери-Церкви, — провозгласил викарий, чей голос, не смотря на ветер, был слышен очень хорошо. — Хотите ли вы сказать что-нибудь перед исполнением приговора?
Диннис оглядел обширную площадь, и в глубине души удивился, сколько раз он ходил по этим камням, проходил мимо этих статуй, великолепных скульптур и фонтанов? Сколько раз он проходил под колоннадой Храма, принимая его величие и красоту как должное, потому что у него было так много «более важных вещей», о которых нужно было думать?
Его мысли унеслись обратно в те дни, когда он посещал это место, в то время как Клинтан зачитывал список преступлений, за которые он должен был умереть. Подобно Эйлисе у него не было нужды слушать их. Он знал, в чём его обвиняли, и, как того требовала Инквизиция, он должным образом признался им во всём. Не было смысла отпираться. В конце концов, он знал, они бы заставили его покаяться. В этом Инквизиция была очень хороша, но даже если бы ему каким-то образом не удалось покаяться, это никак не изменило бы его судьбу.