На основании всех приведенных соображений и фактов представляется возможным предполагать, что удвоение мягких согласных в новых сочетаниях с [ј] в своей фонетической основе было ассимилятивным процессом в сочетаниях сонорных согласных. При своем типичном для периферийных явлений распространении он вписывается в зону реализации других ассимилятивных процессов в группах сонорных согласных (или с участием сонорных), свойственных этим говорам.
В периферийных говорах сонорные согласные претерпевают не только ассимилятивные, но и различные другие изменения, проявляя исключительную неустойчивость, вариабельность. Эта вариабельность проявляется, однако, преимущественно в мене сонорных на сонорные же. Замена сонорных на звуки того же класса, причем чаще всего в соседстве с сонорными, имеет определенную упорядоченность: взаимозаменяться в тождественном окружении могут определенные звуки. Чаще всего наблюдается взаимная мена сонорных [нʼ], [лʼ], [ј], ср. примеры типа пе́се[лʼ]ник (песенник), моше́[лʼ]ник (мошенник), племя́[лʼ]ник (племянник), пра́[й]ник (пральник), шве́[лʼ]ня (швейня), са́[й]ник (санник), колыба́[й]ка (колыбалка в говоре, где l «среднее»).
Эти же сонорные могут заменять друг друга и между гласными и на конце слова, ср. примеры типа рассто[лʼа́]ние (расстояние), мо[л]асты́рь (монастырь), карто́фе[й] (картофель). Ср. др.-рус. варианты бо[ја́]рин и бо[лʼа́]рин, видимо, того же происхождения.
Только в этих положениях — между гласными и на конце слова — отмечается мена [рʼ] и [лʼ], ср. косты́[рʼ] (костыль), моты́[рʼ] (моты́ль), ва́[лʼ]ежки (варе́жки), пехте́[лʼ], (пехтерь), а также упомянутые выше мены [ԝʼ] и [ј], ср. руко[ԝʼ]а́тка (рукоятка), сыра[ԝʼ]е́жки (сыроежки), можже[ԝʼ]е́льник (можжевельник)[38], жне[й] (жневь), карто́[й] (картовь) и мена [л] на [ԝ] — [ԝ]а́мпа (лампа), бра[ԝ]а́ (брала) и т. д.
Реже мена сонорных отмечается в соседстве с несонорными, например кры́[м]ка (крынка), кос[лʼ]е́вище (косьевище), брю́к[л]а (брюква), о[в]ша́нник (омшанник), ж[в]и́твина (жнитвина).
Отдельные слова, отражающие мену сонорных (ср. я́рма[н]ка, про́[л]убь, фе́[р]ша[л][39]), носят просторечный характер и распространены шире, не только в периферийных говорах. Подобные факты наблюдаются и в литературном просторечье (ср.: неврасте́[й]ник, моше́[й]ник). В целом же массовый характер мены сонорных в различных условиях с преобладанием процессов ассимиляции — признак периферийных говоров и в первую очередь, их северных представителей.
Все эти явления имеют непосредственную связь с высокой степенью вокальности сонорных, свойственной этим системам, и имеют фонетическое объяснение. Известно, что сонорный перед следующим сонорным произносится достаточно звучно, поскольку в этой позиции он не теряет своей связи с центром слога — гласным: при произнесении слога он как бы вливается в следующий сонант. Очевидно, что при большей активности звукового потенциала сонорных и связанной с этим длительности тонального элемента[40] легко происходит объединение двух сонорных в одном звучании с утратой (полной или частичной) специфических тембровых характеристик одного из сонорных, составляющих сочетание. Те же качества сонорных — их сильная вокализованности и бо́льшая длительность, как бы забивающие различия их тембровой специфики, способствуют их смешению в аудитивном восприятии, чем в свою очередь объясняется их высокая степень вариабельности (взаимной мены) в различных условиях. В конечном счете все эти особенности в поведении сильно вокализованных сонорных стоят в прямой связи с двуединой природой сонорных, объединяющих в одном звуке вокальные и консонантные свойства: при сильной вокализованности их вокальная общность берет верх над консонантной спецификой, связанной с разным характером преграды.
38
О последних двух словах см.:
39
Преимущественно подобным фактам — мене сонорных в соседних слогах и ее закономерностям, посвятил одну из своих заметок по русской диалектологии «К диссимиляции согласных в русском языке» С. П. Обнорский (см.: Slavia, ČPSF, 1922, XI, 1).