Несмотря на высокое достоинство и престиж сенаторского звания в течение всей эпохи ранней империи, в своих отношениях с принцепсами сенаторы нередко опускались до самого низкого раболепия и отвратительной лести (Plin. Min. Paneg., 54). Страницы "Анналов" полны примеров сервилизма сенаторов, возраставшего по мере вырождения сравнительно умеренного на первых порах режима в ничем не прикрытый кровавый деспотизм: перед Калигулой и Нероном будут пресмыкаться так, как никогда не унижались перед Тиберием. Но уже этот принцепс имел основание назвать своих сановников людьми, созданными для рабства.
Характеризуя отношения между сенатом и Тиберием в первый период его правления, Тацит (Ann., I, 77) говорит о существовании в это время "ea simulacra libertatis" — некоего подобия или видимости свободы, и вряд ли кому-нибудь удастся подобрать более точное определение. Справедливость этой оценки римского историка признаётся (по крайней мере, частично) также некоторыми современными исследователями.[295]
В этих условиях едва ли правомерно говорить о реальном партнерстве сената и принцепса, если конечно употреблять слово партнерство в общепринятом смысле: взаимовыгодное сотрудничество двух равноправных и независимых субъектов. Тиберий поддерживал созданную Августом фикцию восстановленной республики и сделал некоторые уступки для придания сенату чуть большей независимости, рассчитывая укрепить свои позиции авторитетом этого старейшего государственного учреждения.
Вынужденный, как и Август, играть республиканца, Тиберий не смог убедить своих современников в искренности питаемых им гражданских чувств, но некоторых современных исследователей ему удалось ввести в заблуждение.[296] Однако в наших источниках не содержится сведений о том, чтобы в имеющих принципиальное значение случаях решение сенатского большинства хоть раз восторжествовало над мнением принцепса. Сенаторы могли лишь создавать видимость своей самостоятельной роли в государстве, время от времени цепляясь к мелочам: например, поспорить о том, как лучше употребить деньги, завещание городку Треббии, и т. п. В другой раз в пику Тиберию они позволили какому-то избранному квестору (quaestor designatus) совершить на правах посланца частную поездку (Suet. Tib., 31). Не удивительно, что Тиберий не жаловался, когда такие постановления принимались против его воли!
Привычка цепляться к мелочам, фрондировать по ничтожному поводу развилась у сенаторов уже при Августе (Suet. Aug., 54). Таким образом они компенсировали свое подчиненное положение и поддерживали дорогой им призрак собственной независимости. Интересно отметить, что много лет спустя при Нероне сенатор Тразея Пет советовал своим коллегам поступать именно так, дабы поддерживать в обществе подобающее уважение к сенату (Tac. Ann., XII; 49).
Фрондерство, критика без разбора всех подряд распоряжений правительства считались в высшем обществе того времени чуть ли не хорошим тоном.[297] Политика играла огромную роль в общественной жизни римлян, но в век принципата из общего дела, каким она была при республике, реальная политика сделалась достоянием узкого круга приближенных принцепса. Сенат, народное собрание продолжали функционировать, но центр власти перекочевал на Палатин, и в общественной жизни римлян образовался вакуум, вызванный исчезновением вместе с республикой гласной публичной политики. Общество быстро нашло ей замену в лице салонных сплетен на политическую тему.[298]
Римское общественное мнение с самого начала было не расположено к Тиберию, и чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить те невероятные измышления, которыми сопровождалось его восшествие на престол. Отголоски их сохранились у Тацита и Светония. Говорили, в частности, что смерть внуков Августа, Гая и Луция Цезарей, была ускорена кознями их мачехи Ливии, расчищавшей путь к престолу для своего старшего сына. На усыновление Тиберия, жестокий нрав которого был ему хорошо известен, Август якобы пошёл в надежде на то, что при таком правителе римляне скорее пожалеют о нём. Даже ухудшение здоровья старого императора, которому к тому времени было уже далеко за 70, и который никогда не отличался крепким здоровьем, приписывали злому умыслу его жены (Tac. Ann., I, 3, 5; Suet. Tib., 21). Несмотря на очевидную нелепость этих и других подобных им слухов, люди жадно впитывали их и спешили передать другим.
296
Убеждённым республиканцем, начисто лишённым каких-либо монархических устремлений, считает Тиберия, в частности, Э. Корнеманн (Tiberius. Stuttgart, 1960. S. 109–110, 146, 223–227, 246).
297
Буассье Г. Оппозиция при Цезарях // Сочинения Гастона Буассье. Т. II. СПб., 1993. С. 71–72, 284.