Первоначальная неразвитость авторитарного режима, выросшего на местной почве и вынужденного считаться с полисной традицией сближает Римскую империю с державой Дионисия Старшего. Данный факт был особо отмечен Э. Д. Фроловым, посвятившим тирании Дионисия специальное исследование,[45] однако Римской империи были присущи устойчивость и стабильность, совершенно не свойственные её сицилийской родственнице.[46]
В истории западного эллинства периоды консолидации греческих колоний Италии и Сицилии под властью того или иного удачливого вождя перемежаются периодами распада и дезорганизации созданных было объединений полисов.[47] Равным образом и для внутренней истории Сиракуз характерно чередование тиранических режимов и республиканской формы правления.
Напротив, Римская империя сохраняла относительную стабильность на протяжении, по крайней мере, двух веков, вплоть до смерти Марка Аврелия в 180 г. н. э. Гражданская война 68–69 гг. н. э. не только не привела к развалу государства, но даже способствовала укреплению императорского режима: власть Флавиев и их преемников, Антонинов, опиралась уже на гораздо более широкую социальную базу, нежели аристократический принципат Юлиев-Клавдиев.[48] Развитие политических структур римского государства в этот период также отличалось завидной преемственностью основных тенденций: усиление монархического начала, формализация императорской власти, постепенная бюрократизация управления, увеличение роли провинций оставались магистральными линиями этого процесса на данном историческом отрезке.[49]
Среди возможных античных параллелей, пожалуй, именно Карфаген обнаруживает наибольшее количество черт, роднящих его с государством римлян. Как и в Риме, в Карфагене существовала так называемая смешанная форма государственного устройства, причём огромным влиянием пользовалась могущественная аристократия. Карфагенские полководцы из рода Баркидов, создавшие в Испании полунезависимую державу, очень напоминают римских военачальников позднереспубликанской эпохи, Помпея, Цезаря, Красса, которые практически бесконтрольно хозяйничали в своих провинциях, вели войны и заключали мирные договоры по своему усмотрению, поддерживая щедрыми субсидиями своих сторонников в столице.[50]
Однако, торгово-колониальный характер карфагенского государства, присущий ему уже на ранней стадии развития,[51] мог в дальнейшем оказаться непреодолимым препятствием на пути его превращения в прочную и консолидированную территориальную державу. Римской республике II–I вв. до н. э. также были свойственны черты колониальной державы, но переход к системе империи как раз и ознаменовался их постепенным изживанием. Провинции, в эпоху республики рассматривавшиеся как поместья римского народа, в императорскую эпоху становятся, хотя и не сразу, частью единого средиземноморского государства.[52]
Но, как бы там ни было, свой шанс стать господином Средиземноморья Карфаген упустил, и, следовательно, встречающиеся иногда в научной литературе высказывания, что если бы Рим проиграл вторую Пуническую войну, Карфагенская держава пошла бы, в общем, по тому же пути, что и Римская республика,[53] остаются не более чем предположениями.
Таким образом, мы вынуждены констатировать уникальность Римской империи в рамках Античного мира. Столь же уникальным явлением был принципат — политическая система римского государства в период его наивысшего расцвета и наибольшего территориального расширения. Из множества больших и малых городов-государств, густо усеявших берега Средиземного моря, Рим один смог пройти путь от полиса к империи до конца, став для будущих поколений вечным символом имперской государственности, которым восхищались и которому стремились подражать монархи Средневековья и диктаторы XX века.
В рамках настоящего исследования процесс развития системы принципата в эпоху преемников Августа рассматривается на примере эволюции режима Тиберия, правившего Римом с 14 по 37 гг. н. э. Подобный выбор обусловлен, прежде всего, явно недостаточной разработанностью данного сюжета в отечественной историографии: в XX веке в России были опубликованы лишь две специальные работы, посвящённые правлению этого императора.[54]
46
Характеризуя государственную деятельность Дионисия Старшего, Э. Д. Фролов указывает, что сделанное им следует рассматривать лишь как приступ к созданию правильной державной организации, хотя и весьма успешный (Там же. С. 155).
48
Ковалёв С. И. История Рима. Л. 1986. С. 529, 535;
Егоров А. Б. Рим на грани эпох. С. 203.
49
Кнабе Г. С. Корнелий Тацит и проблемы истории Древнего Рима эпохи ранней империи (конец I — начало II вв.). Дисс… д-ра ист. наук. Л., 1982. С. 72–73.
50
Подробнее об этом см.: Циркин Ю. Б. Карфаген и его культура. М., 1986. С. 95, 100, 102–103, 111–113, 242, 244–246.
52
Значение постепенно складывающегося в эпоху Августа и его преемников средиземноморского единства подчеркивают, в частности, авторы соответствующего раздела "Кембриджской древней истории" С. Кук, Д. Литт, Ф. Эдкок, М. Чарльсуорт (CAH. Vol. X. P. 589ff).
54
Сергеев В. С. Принципат Тиберия // ВДИ. 1940, № 2. С. 79–94;
Егоров А. Б. Политическое развитие системы принципата при Тиберии // Социальная структура и политическая организация античного общества. Л., 1982. С. 135–162. — Впрочем, во многих работах по римской истории более общего характера, вышедших из под пера отечественных учёных, принципату Тиберия отведено достойное место, что несколько компенсирует почти полное отсутствие специальной литературы.