Такая комбинация давала обвинению ряд существенных преимуществ. Лиц, обвинённых в laesa majestas, не могли защищать их родственники: в условиях официального запрета на оплату адвокатских услуг это обстоятельство могло создать обвиняемым значительные трудности (Tac., Ann., III, 67). Нередко таким путём пытались добиться разрешения допросить под пыткой рабов подсудимого в надежде заставить их свидетельствовать против собственного господина.[376] По свидетельству Тацита (ibidem, I, 30; III, 67) рабов для этого специально выкупали у их владельцев через государственное казначейство. Наконец, как мы показали на примере дела Эмилии Лепиды, обвинение в laesa majestas использовалось, чтобы создать у судей предубеждение против обвиняемого. Таким образом, для целого ряда случаев оказывается возможным принять схему Ф. Б. Марша, настаивавшего на необходимости строгого разграничения главного и вспомогательного обвинений в процессах об оскорблении величия.[377] Но распространять данную схему на все без исключения процессы об оскорблении величия, а тем более использовать её для реабилитации Тиберия, как делает английский историк, на наш взгляд, не верно.
Обвинение в оскорблении величия было присоединено к делу о вымогательствах (crimen repetundarum), например, в случаях проконсула Крита Цезия Корда и наместника Азии Гая Силана (соответственно 21 и 22 гг.) (Tac. Ann., III, 38, 66–69). Широкое распространение подобной практики даёт все основания предполагать наличие большого числа дел, сведениями о которых мы не раполагаем.
Рассматривая в своей кандидатской диссертации процесс Силана, И. П. Портнягина отмечает, что именно в ходе этого процесса величие Римского народа было впервые отождествлено с majestas принцепса.[378] На наш взгляд, тенденция ставить на место величия государства majestas его главы заметна уже в эпоху Августа, но И. П. Портнягина, безусловно, права, когда усматривает в этом факте свидетельство авторитарной сущности режима принципата.[379]
Таким образом, процессы Эмилии Лепиды и Клутория Приска показывают, что к началу 20-ых гг. завершается процесс трансформации республиканского lex majestatis в имперский закон о неблагонадёжных. Эта трансформация происходила исключительно на практике, без каких-либо существенных изменений формально-юридического характера: с преследования настоящих преступлений закон переключается на действия, ничего общего не имеющие с реальной государственной изменой. Развитие lex majestatis детерминировалось политической обстановкой: общий либерализм начала правления Тиберия определил сравнительно небольшое число процессов в этот период и относительную мягкость наказаний. Все последствия описанного выше переворота скажутся позднее, когда политические обвинения, бывшие до сих пор делом частных лиц, станут частью организованной и направляемой правительством кампании репрессий против неугодных принцепсу людей.
Созданный для защиты жизненно важных интересов римского народа, lex majestatis в условиях авторитарного режима принципата становится инструментом, который можно использовать для давления на общество. В своём новом качестве закон об оскорблении величия был применён уже в ближайшие годы в ходе последовавшего за смертью сына Тиберия Друза (23 г.) острого политического кризиса.[380]
3. Династический кризис 23 г. и его последствия
Репрессии 23–31 гг
В 23 г. внезапно умер сын и наследник Тиберия Друз. Тацит и Светоний в один голос утверждают, что виновником его смерти был Сеян: сын императора не любил префекта и как-то раз в пылу ссоры дал ему пощечину. Сеян поклялся отомстить. Он соблазнил жену Друза Ливиллу и внушил ей мысль убить супруга, чтобы вступить в брак с ним Сеяном. Вместе любовники отравили Друза медленно действующим ядом (Tac. Ann., IV, 3, 7-11; Suet., Tib., 62).