У всех здесь были свои заботы. И в веселье людей ощущалось то же крайнее напряжение, которого каждый день требовала от них тяжкая работа, требовала вся их жизнь.
Этьен появился в Монсу в дни, когда назревал конфликт между рабочими и Компанией, готовящейся провести скрытое снижение заработной платы. Разговоры в кабачке «Авантаж» — «излюбленном месте углекопов», своего рода клубе — неизменно возвращались к этой теме. Захваченная общим кризисом Компания, разумеется, будет сокращать расходы, а «подтягивать животы придется, конечно, не кому иному, как рабочему». Но этот непосредственный повод для недовольства шахтеров: оплата креплений в забое отдельно от добычи угля, что уменьшало их заработок, — не был единственной причиной возмущения рабочих: его накопилось достаточно; и оно скоро будет искать выход.
Посетители «Авантажа», в том числе и Этьен, обсуждали с хозяином кабачка Раснёром проблемы и более широкие, чем этот конкретный повод для недовольства. «Рабочий больше не в силах тянуть такую лямку» и умирать с голоду в то время, как буржуазия, разжиревшая после 1789 года, «жрет так жадно», что не оставляет трудовому люду даже крох со своего стола. Из несметных богатств, нажитых страной за сто лет после революции, разве «перепало хоть что-нибудь на долю рабочих?». Здесь приходили к мысли о том, что «столетие должно неминуемо завершиться другой революцией, на этот раз — рабочей. Будет разгром, который перевернет общество во всех его слоях, чтобы построить его вновь на основах справедливости и честности». Слова эти находили у Этьена живой отклик.
В романе речь идет о процессе духовного созревания героя, который в размышлениях, чтении, общении с людьми вырабатывает свой взгляд на важнейшие общественные вопросы. Характеризуя проблемы романа и линии развития главных героев «Жерминаля», Эмиль Золя писал: «Пролетарский мозг Этьена понемногу наполняется социалистическими идеями»[182]. Однако далеко не ясное представление о законах исторического развития и путях общественной борьбы не дало Эмилю Золя возможности показать героя, наделенного подлинно пролетарским мировоззрением, способного стать действительно вожаком масс. Но так или иначе, изменения, происшедшие в сознании Этьена, существенны. «Рой смутных мыслей, дремавших до сих пор у него в голове, оживал, кругозор его стал шире», инстинктивное возмущение, вызванное «глухим брожением среди товарищей», приобретало более осознанные формы; перед ним вставал ряд вопросов: «Почему одни живут в нищете, а другие — в довольстве? Почему одни страдают под пятой у других?..» Чтобы ответить на эти и на многие другие вопросы, он принялся за учение со всем пылом «снедаемого жаждой знания человека», выписывал и жадно поглощал множество книг, читая ночи напролет.
Золя сказал о трудностях духовного роста Этьена, который искренне стремился к знаниям и с огромной энергией, в одиночку, преодолевал сложности социальных наук. Но «беспорядочное чтение не могло, конечно, выработать у него какого-либо определенного мировоззрения… все теории смешались в его понятии. Господствовала над ними все же идея Карла Маркса: капитал — результат эксплуатации, труд имеет право и обязан отвоевать награбленные богатства». Но Этьена воодушевляли и проект Прудона, согласно которому гигантский обменный банк, основанный на принципах взаимного кредита, уничтожит всяких посредников; и идея Лассаля о кооперативных обществах, учрежденных на государственные дотации…
Говоря о трудном духовном созревании Этьена Лантье, Эмиль Золя выдвинул на заметное место те стороны личности героя, которые ощутимо станут мешать его становлению в духе коллективизма. Растущая популярность Этьена, чувство, что он стал в поселке Двухсот сорока своего рода «центром, вокруг которого все вращается», пробудили в нем тщеславные, честолюбивые мысли. В Этьене произошла «заметная перемена»: он стал важен и «упивался собственной речью»; в нем проснулось заглушенное в пору нищеты стремление к благосостоянию. «Он поднялся ступенью выше» рядовых шахтеров, «приобщился к миру ненавистной буржуазии и, не давая самому себе отчета, находил удовлетворение в своем умственном превосходстве и достатке». Эти склонности не вытеснили вовсе у Этьена чувство товарищества, и осталось еще место для поступков искренних, в которых проявлялась рабочая солидарность. Во время забастовки Этьена «не пугали никакие жертвы. Он давно отдал все, что скопил из жалованья», чтобы помочь продержаться семейству Маэ; он с болью и жалостью смотрел на жителей поселка, у которых не было ни топлива, ни хлеба. Но скоро вновь заявят о себе черты индивидуалистические, которые в развитии образа Этьена сыграли свою роль.