Что касается обстоятельств, при которых были произнесены первые три речи, то об этом достаточно было сказано в связи с биографией Андокида. Напомним только, что, кроме этих, Андокидом были написаны и другие речи, от которых сохранились лишь незначительные отрьтки в виде цитат у позднейших писателей. Содержание некоторых фрагментов ясно указывает на то, что эти речи (или речь) были составлены Андокидом еще в бытность его членом олигархической гетерии (фрагменты 3-5). Прочие отрывки представляют отдельные слова, интересные для истории греческого языка, но ничего не дающие для характеристики произведений, откуда они взяты.
Несмотря на то, что ученые риторы позднеэллинистической эпохи включили Андокида в так называемый "Канон десяти аттических ораторов", отношение к нему всегда было более чем критическим. Политический авантюрист, Андокид всю жизнь должен был защищаться от обвинений своих врагов; дилетант в области красноречия, он занялся составлением речей главным образом потому, что к этому побуждала его жизненная необходимость. Он не был оратором по призванию и никогда особенно не стремился овладеть всеми тонкостями искусства красноречия. Суровые критики, истинные ценители искусства красноречия не могли простить ему этого. Они находили в его речах массу погрешностей против правильного литературного стиля, осуждали ею за неумелое построение речей, за излишнюю болтливость и злоупотребление поэтическими выражениями и оборотами. Характерным является в этом отношении отзыв Гермогена, софиста, автора популярных в поздней античности трудов по теории ораторского искусства (род. ок. 161 г. н. э.). "Андокид, — замечает Гермоген, — стремится быть политическим оратором, однако не очень-то в этом преуспевает. Ибо он чужд стремления расчленить свою речь посредством риторических фигур и не придерживается строгого порядка. Он часто приплетает несущественные подробности и пускается в беспорядочные рассуждения, ибо он пользуется вставками без должного выбора. Вследствие этого некоторые находили его болтливым и вообще неясным. Ему мало свойственны заботливость и стремление к порядку, как впрочем и истинный пафос, а что касается искусства в отношении метода изложения, то этим он владеет в малой, даже в очень малой степени, прочим же искусством и вовсе почти не владеет" (Об идеях, II, II, 12). Особенно низкого мнения об Андокиде были Квинтилиан (35-95 гг. н. э.) и Герод Аттик (101 — 177 гг. н. э.), оба — крупнейшие знатоки ораторского искусства. Герод Аттик на восторженные похвалы своих слушателей, сравнивавших его с знаменитыми десятью ораторами, "скромно" отвечал, что уж Андокида-то он во всяком случае лучше (Филострат. Жизнеописания софистов, II, I, 14).
Однако как раз то, что снижало ценность Андокида в глазах древних, — простота и близость к разговорному языку, — именно это делает его речи в высшей степени интересными для нашего времени. Подавляющее большинство современных исследователей, соглашаясь по целому ряду вопросов с древними критиками, считает, однако, что нельзя по отношению к Андокиду ограничиться только одной формальной критикой. Ученые новою времени правильно указывают на то, что Андокид может служить ценным источником для изучения разговорного языка образованных афинян. В его речах много подкупающей искренности, а живость, простота и естественность изложения делают его превосходным рассказчиком. Впрочем, на эту черту Андокида обращали внимание и в древности, до того как ученые педанты сделали его объектом своих насмешек и поучений. Еще Дионисий Галикарнасский справедливо противопоставлял искусственным архаизмам Фукидида и Платона живую и понятную современникам речь Андокида и Ксенофонта. Да и позднее Андокида читали и перечитывали и, видимо, находились ценители и для его простого и безыскуственного стиля. Иначе чем объяснить то обстоятельство, что его речи сохранились до нашего времени?
В заключение этой маленькой апологии приведем мнение английского филолога Дж. Магаффи, который, на наш взгляд, наиболее удачно ответил всем критикам Андокида, и древним, и новым. "Критика слога Андокида, — пишет Магаффи, — основана только на формальных и чисто технических взглядах риторов и, как мне кажется, не воздает полной справедливости оратору. Критики называют его слог простым, неприкрашенным, неправильным и лишенным метода и силы. Они подметили, что периоды его нередко принимают ненормальное построение и кончаются без связи с последующим; заметили у него частые отступления и отсутствие пропорциональности между различными частями его речей, жаловались, что хотя он и употреблял язык повседневной жизни и нередко бывал тривиален и комичен в своих изображениях, тем не менее часто прибегал к поэтическим приемам, несогласным со строгими правилами аттической прозы. Но, если мы вспомним, что речи ею были обнародованы не как образцы слога, а как памфлеты, защищающие характер и политические взгляды автора, не бывшего ни ритором, ни софистом, а просто образованным аристократом, то большинство этих обвинений падет само собою. Действительно, Андокид более всех аттических ораторов приближается к нашим понятиям о публичном красноречии... Нам понятно, однако, почему этот оратор был постоянно презираем блюстителями формы, писателями-теоретиками, которым мы обязаны всеми нашими сведениями об этой отрасли греческой литературы. Но критикам нашего времени делает мало чести, что они так слепо придерживаются подобных взглядов и не видят весьма интересных, даже как будто современных нам черт этого замечательного человека, единственного представителя дилетантического, непрофессионального красноречия в высших афинских классах".[6]
6
Дж. П. Магаффи. История классического периода греческой литературы. Пер. А. Веселовской, т. II. М., 1883. стр. 125—126.