Рэймидж спустился в шлюпку, зная, что он дуется как школьник и что Джексону любопытно знать, что происходит, но он был не в настроении говорить об этом.
Джанна встретила его, как только он поднялся на борт «Кэтлин».
— Все хорошо? — спросила она по-итальянски. — Они довольны вами?
— Да — они снимают испанцев и посылают английских моряков на фрегат.
— О, прекрасно: мы все-таки доставим его в Гибралтар!
— Капитан «Аполлона», капитан Ашер, очень озабочен вашей безопасностью — и вполне справедливо.
Джанна смотрела на него с подозрением. Она узнала этот несколько напыщенный тон, который он использовал, когда собирался сказать ей что-то неприятное.
— И…
— И поэтому вы и Антонио пойдете в Гибралтар на «Аполлоне».
— Мы не пойдем! — возразила она.
— Джанна — вы должны.
— Нет. Мы остаемся с вами. У вас есть приказ коммодора. Вы должны повиноваться ему и доставить нас в Гибралтар. Я настаиваю. Антонио настаивает также. Мы оба настаиваем. Я скажу этому капитану Ашэйру!
— Но капитан Ашер может дать мне новый приказ с учетом сложившейся ситуации. Мое задание состояло в том, чтобы доставить вас обоих в Гибралтар благополучно. Капитан Ашер может сделать это лучше меня. И, — добавил он, зная, что это единственное, что остановит ее протест, — если бы он захотел, он мог бы причинить мне большие неприятности из-за этого фрегата. Вместо этого он напишет благоприятный рапорт.
Антонио, который слышал большую часть беседы, взял Джанну за руку.
— Это — лучшее решение, — сказал он неохотно. — Мы — preoccupazione[8] для Нико. Он должен сконцентрироваться на буксировании его приза; но с нами на борту он все время думает о нашей безопасности.
Подошел Саутвик и отдал честь.
— Несколько шлюпок отошли от «Аполлона» и «Героини», сэр. Похоже, они идут к испанца.
Рэймидж обрисовывал в общих чертах приказы капитана Ашера.
— Ага — значит, мы сможем спать по ночам, не волнуясь, что делают доны по ту сторону буксира!
Джанна сказала:
— Я иду на низ и укладываю вещи.
— Вниз, — поправил Антонио.
— Не трогайте меня, — сказала она. — Я прилагаю все усилия, чтобы быть послушной. Но я нахожусь на грани мятежа. — Она посмотрела на Рэймиджа и сказала холодно: — Этот капитан Ашэйр — он красив? Да, я уверена, что он красив. Я думаю, что мне будет весело.
Глава десятая
Все члены команды «Кэтлин» чувствовали нехватку животворящего присутствия Джанны. Судно казалось вымершим, словно стояло у карантинного буя в Норе. «Аполлон» и «Героиня» исчезли в сиреневой дымке там, где море и небо встречались на западном горизонте; через час будет совсем темно. За кормой «Кэтлин» тянулся на буксире приз — словно послушная корова за собакой домой, на ферму.
Впервые в жизни Рэймидж обнаружил, что одиночество — сложная штука. Быть одиноким означает не то же самое, что просто остаться одному. Хуже всего было отделиться от той, кто — он только что признался себе в этом — была частью его. Теперь, когда она ушла, он знал, что без Джанны он лишь полчеловека: не с кем было разделить загадочную красоту великолепного осеннего заката; никто больше не заметит, что обычные, почти прозаические брызги из-под форштевня — это летающие алмазы, образующие ожерелье «Кэтлин»; ее волнение бодрило его, а ее интерес ко всему вдохнул новую жизнь в команду судна.
Наблюдая за «Сабиной», Рэймидж увидел шлюпку, идущую к куттеру. Саутвик, должно быть, закончил свою работу и оставил помощника штурмана «Кэтлин» Эпплби наедине с его первой командой — если это не слишком громко сказано про двадцать матросов на буксируемом призе.
Саутвик вскоре доложил, что, во исполнение приказов Рэймиджа, все бочки с вином и ромом на фрегате разбиты и спиртное вылито за борт, чтобы не дать морякам напиться. Запасов пищи и воды достаточно, но Саутвик сказал с отвращением:
— Состояние судна, сэр! Думаю, что они не драили палубы несколько недель. Не просто пятна от пищи на обеденной палубе и на камбузе, а целые куски валяются — настоящий свинарник!
— Точно! — быстро ответил Рэймидж, чтобы избежать подробного описания. Он мог представить себе это и предположить реакцию Саутвика на судно, которое не было вполне безупречным.
С тем Рэймидж и отправился к себе в каюту (у основания трапа он чуть не повернул к своему бывшему временному обиталищу) и кулем упал на стул, уставившись на тусклый фонарь. Усталость обрушилась на него; жизнь, казалось, осталась только в глазах, в то время как все тело было где-то далеко, и он не чувствовал его. Однако без Эпплби, оставшегося на призе, они с Саутвиком должны стоять вахты по очереди.