Машины спокойно гудели, работая вполсилы, я пошел вдоль окон, резчики бумаги сидели на бумажных рулонах возле резаков и беседовали. Я смотрел на печатников и их помощников у машин. Лица у них теперь были серьезные.
Я уже направился было к «стекляшке», но тут один из пожилых печатников подошел и взял меня за рукав.
— Против тебя мы ничего не имеем. Тебя это не касается, — сказал он.
— Нет, касается, ведь я отвечаю за работу здесь перед руководством, — возразил я.
— Тут речь идет о более крупных делах, — добавил он.
— Что-то мне не верится, что такие действия облегчат ваши переговоры.
— Это коллективное решение, — объяснил он.
— Ничего не знаю о таком коллективе. Да и знать не хочу, — сказал я.
Вернувшись в будку, я принялся просматривать иностранные журналы по печатному делу, которые выписывала фирма, их пускали по кругу для ознакомления. Понятны были только картинки да названия машин, я попытался было прочесть одну из статей, но ничего не понял, просмотрел все журналы, поставил свои инициалы и дату на прикрепленном к обложке опросном листке. Положил журналы в ящик исходящей почты поверх калькуляций и накладных.
Мастер переплетного цеха зашел в будку и сказал, что переплетчики явно тянут волынку и не закончат работу ни сегодня вечером, ни завтра; ему тоже звонил Мартикайнен, они обсуждали ситуацию, не сошлись во мнении о том, как поступил бы старый директор: самым вредным забастовщикам выдал бы «волчьи билеты», а оставшимся повысил бы зарплату. Пожаловавшись на грипп, он высморкался так, что в будке задрожали стены, и затем пошел к себе. Я видел, как в нашем цехе он еще разговаривал с каким-то пожилым печатником, покачивая при этом головой.
Работа в цехе шла кое-как, и я отправился в обход по зданию. В наборном цехе девушки перфорировали ленту, начальник смены сидел в своей будке и читал газеты. Когда я вошел, он поднял руку в знак приветствия.
— Как дела? — спросил он.
— Как сажа бела, — ответил я.
Он сказал, что наборщицы перешли на двухпальцевую систему, показал мне нескольких, кто должен был уже давно выполнить задание. Я сказал, что такая же волынка в печатном и, пожалуй, во всем здании. Он дал мне почитать журнал, и я листал его стоя: журнал для мужчин, в котором во всевозможных ракурсах показывали голые телеса. Глубокая печать в журнале не удалась, и красной краски было многовато во всех картинках. Начальник смены достал из кожаного портфеля харчи и принялся есть.
Жуя, он рассказывал, что его брата, который работал на бумажной фабрике, весной назначили представителем работодателя на переговорах о зарплате. Уполномоченные рабочих явились на переговоры с целой кипой документов и ссылались на указанные в них индексы расходов на жизнь и размеры заработной платы на других заводах. Его брат спросил, каковы же их требования. Главный уполномоченный потребовал всеобщего увеличения зарплаты на двадцать пенни в час. Брат тут же согласился и распорядился принести из кухни участникам переговоров кофе и булочки. Уполномоченные не верили, они требовали письменного подтверждения. Брат тут же подписал соглашение. Кофе пили почти молча. Поздней осенью, когда на заводе справляли малое рождество[3], главный уполномоченный, будучи под хмельком, подошел к брату в уборной и спросил, каков же был весной предел повышения зарплаты, на который соглашалось руководство фирмы, тот ответил, что одна марка и пятьдесят пенни, да сказал так громко, что все услыхали. По этому поводу поднялся потом шум. Во время следующих выборов рабочие сменили своего главного уполномоченного, но и брату мастера наборного цеха больше не поручали участвовать в переговорах о зарплате.
Я слушал его рассказ и в то же время читал в журнале историйки о человеческом опыте в области половой жизни. Ничего заслуживающего внимания в них, пожалуй, не было.
Когда я уходил из будки, он сказал:
— Они должны повысить зарплату рабочим, если хотят, чтобы работа пошла как надо, а потом мастерам и начальникам смены тоже.
— Ничего не имею против, — ответил я.
Пошел вниз, в печатный цех, там рабочие уже останавливали машины, я ходил по цеху и смотрел, на какой стадии прервалась работа, и спрашивал, кто желает остаться поработать сверхурочно. Никто не согласился.
— Чего ты об этом спрашиваешь, сам ведь знаешь, что и как, взрослый же мужчина, — сказал Сипола, когда я спросил еще раз и его.
— Просто подумал, что, может, за вечер кто-нибудь хоть чуточку поумнел, — сказал я.
3
Малое рождество. — Поскольку рождество в Финляндии всегда тихий семейный праздник, в школах, учреждениях и т. д. в ноябре — декабре устраивают предрождественские вечера.