— Может, все же потребуется.
— Если я говорю, что не требуется, значит, так и есть. Зря ты мне не веришь, — сказала Анники.
— Разве не сама Анники решает такие вопросы? — поинтересовался я.
— Нет, не решает.
— Пожалуй, мне лучше уйти, — сказал я.
— Да ведь, ты даже и чаю не выпил, — сказала Анники.
— Пей, парень, спокойно, — сказал ее брат.
Я пил чай, жевал бутерброды и помалкивал, глядя между Анники и ее братом на стену и оконные гардины. Я чувствовал, что брат Анники уставился на меня, но не смотрел на него.
— Однако я вправе знать, какие у вас планы, как вы намерены дальше строить свои отношения, я же не могу каждый день приезжать из Хельсинки, чтобы следить за всем этим. Нас пятеро: кроме меня и Анники, есть еще три старшие сестры, ты, наверное, знаешь; так вот, те, остальные, могут делать что угодно, но об этой одной я всегда заботился и буду заботиться, потому и спрашиваю, каких глупостей она собирается натворить. А что так будет, я не сомневаюсь, — сказал брат Анники.
— Никто не просил тебя заботиться обо мне, — сказала Анники.
— Откуда ты знаешь?
— Во всяком случае, я не просила.
— Так-то оно так, но этого недостаточно.
Анники подала нам обоим еще бутербродов и взяла себе тоже. Я ел ц смотрел теперь на ее брата; он уже закуривал сигарету, когда Анники предложила ему налить еще чаю, отказался и пододвинул к себе пепельницу желтыми от постоянного курения пальцами; что-то господское было в его манере держаться и в том, что на нем было все, как У приспешников Веннамо[4]: обязательный темный пиджак, и не совсем свежая белая рубашка, и галстук, волосы у залысины немножко кучерявились — специалист по информации или кем там еще он мог быть?
— Уж чему за мою жизнь мир меня научил, так это тому, что всегда необходима осторожность, когда имеешь дело с кем-то не из своих, — сказал он.
— Я не убийца, — заметил я.
— Первый жизненный урок мне преподали в пятилетием возрасте, а вас обоих тогда еще и на свете не было, — сказал брат Анники.
Он рассказал, что оставался с младшей сестрой дома, когда отец и мать были на работе, на фабрике; и однажды в это время к ним домой явилось несколько незнакомых мужчин, которые вынесли все вещи из комнаты во двор и посадили на них детей, оставили их реветь, а сами выбили стекла в окнах и развалили плиту. Дети сидели во дворе на вынесенной из комнаты скамейке и ничего не понимали, они вдруг оказались под открытым небом, а родной дом был разгромлен.
— Как сейчас помню, был такой теплый весенний день. Там мы сидели, пока мать с отцом не пришли с фабрики и не принялись поспешно искать ночлег. Вот так вот и учат в этой стране с малолетства опасаться чужих людей и проявлять осторожность, — сказал брат Анники.
— Что же за люди это были? — спросил я.
— Нанятые властями. Буржуи провели через городское управление такое решение, чтобы все хижины в том пригороде сровнять с землей, потому что они, мол, были все построены после восстания, и построены без разрешения, а у буржуев из-за этого пустуют сдаваемые внаем квартиры. И само собой разумеется, их злило, что одни живут в сооруженных без разрешения хижинах, а у других по всему городу стоят пустыми жилые помещения, которые они хотят сдавать внаем. Наверняка и тебя такое разозлило бы, и наверняка ты бы тоже постарался дать делу официальный ход, — сказал брат Анники.
— Без разрешения на строительство в черте города строиться нельзя при любой власти, — сказал я.
— Разрешения, пожалуй, не было.
— И похоже, тебе только повезло, что в раннем детстве такое случилось. Теперь-то ты высокооплачиваемый деятель. И выучил правила игры, знаешь, что каждый должен заботиться о себе сам, — сказал я.
— Сейчас меня все-таки заботят твои игры с Анники, — сказал он.
— Можешь не опасаться, что я разгромлю каморку Анники, — успокоил я его, допил чай и встал, чтобы размять ноги, брат Анники поворачивал голову, следя, как я ходил взад-вперед по комнате от окна к двери и обратно.
За окном была видна улица и стена дома напротив, и было видно, что происходило там в комнатах, а в стекле окна отражался я сам и все, что было в комнате у Анники. Из окна так дуло, что шевелились занавески, и я сел обратно на диван.
Анники собрала все продукты со стола обратно в пластиковый мешок, сунула его между оконными рамами, вымыла посуду в раковине в уборной, вытерла и поставила ее в шкаф за занавеской. Под столом на полочке лежали старые журналы, и я просматривал их.
Управившись с посудой, Анники села рядом со мной, одернула юбку, соскребла ногтем что-то с полированной поверхности стола, посмотрела на меня и на своего брата по очереди, но как-то со стороны, не в упор.
4
Веннамо, Вейкко — во время, описываемое в романе, председатель Сельской партии Финляндии; буржуазный политик