— В тысяча девятьсот двадцать девятом году была такая теплая зима, что наш отец высеял рожь в январе. И она взошла. А осенью созрела всего через какие-нибудь две недели после нормально посеянной озимой ржи, — сказал начальник утренней смены.
Я смотрел на людей, сидевших в кафе, и кивал, здороваясь. Я пришел слишком рано, из печатников моей, вечерней, смены в кафе были лишь единицы.
— В тридцать втором была теплая зима, и в сорок втором тоже, но про них ты ничего не помнишь, — продолжал начальник утренней смены.
— Наступит еще и эта зима. Зима всегда наступает, — сказал я.
Я пил кофе и откусывал большие куски от булочки. Начальник утренней смены был уже старым, и я смотрел, как он сперва захватывал булочку губами, словно лошадь, а кусая, так высоко поднимал верхнюю губу, что обнажались зубы — гладкие, белые искусственные зубы, выделяющиеся на морщинистом, смугловатом лице со складками в уголках рта. Он отхлебывал кофе, помешивал в чашке ложечкой и рассказывал, как печатники целый день проводили собрания, а в перерывах между ними печатали что попало и все сроки выполнения работ нарушены. Такое творилось уже несколько дней.
— Попробую как-то разобраться в этом деле, — пообещал я.
— Приходил Мартикайнен, спрашивал, не сможем ли мы оставить несколько человек поработать сверхурочно. Да разве ж они останутся! Наверняка придет говорить об этом и с тобой, — предупредил он.
Раздался звонок, и печатники вечерней смены пошли вниз. Я закурил сигарету и предложил ему — он словно не заметил, допил кофе, глянул в окно, хотел было положить облатки от сахара в пепельницу, но повертел их между пальцами и, скатав в шарик, положил на стол.
— В прежние годы работали, а не языками чесали. Если и чесали, то в свободное от работы время, — сказал он.
Начальник утренней смены рассказывал, что уполномоченные рабочих уже дважды совещались с администрацией и каждый раз потом разъясняли рабочим, как обстоят дела. Это заняло много времени.
— Уж там что-нибудь придумают, — сказал я.
Он взял свою чашку и тарелочку из-под булки и понес их к окошку в задней стене зала. Было заметно, что протез мешает ему при ходьбе, и мне вспомнился соседский чердак в родной деревне, где на матицах висели ношеные протезы с кожаными верхними частями, эти протезы относили на чердак после того, как очередной, новый протез был приспособлен к ноге: вспомнилась верхняя часть протеза и кожаные ремни, которыми его прикрепляли к культе, они казались сбруей какого-то тяглового животного поменьше лошади, и еще вспомнился запах, шедший не от протезов, а от старых газет, заполнителя стен, велосипедных покрышек и всего того старого хлама, что скапливается на чердаке; этот запах всегда вспоминался мне, стоило лишь увидеть протез или человека, хромавшего, как все, кто носят протезы.
Девушки с кухни начали собирать со столов посуду и пепельницы. Теперь, когда их рабочий день приближался к концу, девушки были веселыми и переговаривались с сидящими в кафе и между собой.
Я пошел по лестнице вниз.
В печатном цехе машины бездействовали и люди — тоже. В стеклянной конторке было жарко, и зеленые бумажки — наряды — в прозрачных папках из пленки валялись по всему столу и высились кучкой на шкафу у задней стенки. Я оставил дверь открытой, сквозь три стеклянные стены выгороженного посреди цеха кабинета начальника смены, который мы называли будкой или «стекляшкой», открывался вид в трех направлениях. Несколько машин с ленивым гудением заработали, возле других подтягивали кипы к самонакладу, между машинами шла какая-то суета, возле промывочных ванн над чем-то громко смеялись помощники печатников.
Часы на стене цеха показывали четверть четвертого. Я вышел из будки и пошел к машинам, здороваясь на ходу и проверяя по нарядам, что сейчас печатают и далеко ли продвинулось выполнение заказов. Постепенно заработали все машины.
Мастер переплетчиков вышел из двери переплетного цеха, поглядел с порога, что делается у нас, и направился ко мне, лавируя между машинами и рулонами бумаги.
— У нас запасы подходят к концу, — сообщил он.
— Ты же видишь, что тут происходит, — сказал я.
— Если платят, как за работу на толоке[2], люди так и работают, — сказал один из печатников, стоящий у машины.
— Видно, ты, парень, на толоках не бывал, — заметил ему мастер переплетного цеха.
— Зато топочную зарплату получал, — сказал печатник.
2
Толока — сбор соседей к одному хозяину на один день для помощи в какой-либо сельскохозяйственной работе; за такую работу хозяин не платит, а только выставляет угощение, (Здесь и далее примечания переводчиков.)