Перевернул лист и посмотрел на заголовок рапорта. Виднелось там явно «Лемберг, 3 июня 1915», а рядом с именем, «geboren 1897 und gewohnt in Lemberg»[14].
— Тебя зовут Густав, ты родился во Львове в 1897, — проанализировала данные пациента. — И в момент исследования там проживал… Густав — это германская форма записи нашего «Густава». Может ты в действительности был поляком, а этот австрийский врач, как его там? — Снова посмотрел в рапорт. — Герман фон Раушегг записал по-немецки твое имя, так же как когда-то меня в Вене писали «Эдуард»… Хорошо… Густав, 1897 года рождения… Я уже много о тебе знаю…
Щелкнула дверь, и в кабинет вошел профессор Артвинский, распространяя вокруг запах сигар.
— О, пан комиссар еще здесь… — удивился психиатр. — Вы нашли, что искали?
— Кажется, нашел. — Попельский встал с улыбкой и подошел к профессору. — И я хотел бы узнать данные определенного пациента. Имя, фамилию et cetera… Как говорят приписки на досье, все эти данные засекречены и закрыты в вашем шкафу… Могу ли я узнать данные пациента, — зачитал с папки, — номер 282?
— Да, конечно. — Артвинский открыл шкаф и достал из него серый толстый конверт.
Он уселся за своим столом на месте, освобожденном полицейским. Из конверта он вынул коробку с записками. Через некоторое время посмотрел на собеседника.
— К сожалению, я не могу дать вам, комиссар, данные пациента номер 282. Мне очень жаль…
Лицо Попельского окаменело.
— А почему же, пан профессор? — спросил он с притворным свободным голосом. — Ведь минуту назад вы были готовы мне ее предоставить!
— Не все фамилии могут быть раскрыты, даже особам доверенным. — Артвинский был явно огорчен. — В этом случае должна выразить свое согласие Комиссия Профессиональной Этики Львовской Медицинской Палаты…
26
Комиссар готовился к удару. Его мышцы застыли в стойке. Одновременно своим холодным разумом рассчитывал место атаки — висок или подбородок?
— Что Врачебная Палата имеет к делу? — не уступал он. — Неужели пациент 282 был врачом?
— И так вам слишком много сказал, — вздохнул профессор и посмотрел на своего гостя. — А теперь извините, комиссар…
— Большое спасибо, профессор, за любую помощь. — Попельский улыбнулся радостно, с большим трудом сдерживая себя от предстоящего предложения «как раз вы мне ответили». Вместо этого сказал: — Не всегда удается… До свидания, пан профессор!
— До свидания!
Полицейский вышел из кабинета и закрыл за собой двери. Прислонился к стене и рассмеялся на мгновение беззвучно. Потом быстро двинулся к выходу.
— Это доктор Густав, рождения 97-го, — шептал он себе, перепрыгивая через две ступеньки. — Мне будет трудно его найти? О нет! — ответил он сам себе, подбегая к ожидавшей его пролетке. — Я хорошо знаю доктора Густава!
— Простите? — спросил фиакер.
— Подождите! — бросил вознице. — Сначала позвоню!
Телефонная будка стояла у клиники. Попельский набрал номер. Заремба ответил после второго гудка.
— Проверь как можно быстрее, — говорил лихорадочно Эдвард, — когда родился доктор Густав Левицкий!
— Это какая-то телепатия! — Голос Зарембы выдавал подобный оптимизм. — Я как раз хотел тебе кое-что о нем сказать…
— Проверь дату рождения Левицкого, понимаешь, Вилек!
— Слушай, брат… Хорошо, хорошо, сейчас схожу проверю, а теперь слушай, что именно я узнал об этой пташке… Так вот его не было в Париже на конференции! Я спросил об этой конференции Пидгирного… А он показал мне французскую книгу со всеми прочитанными там докладами. Там был доклад Левицкого… Но случилось, что сам его не произнес, что кто-то другой, из-за отсутствия Левицкого, этот реферат прочитал, понимаешь, брат? Левицкого не было в Париже! Алиби доктора рассыпается в прах… А Пидгирный смеялся над Левицким, что он высокомерный, самодовольный… В польской версии реферата стоит, что произнес он его сам, а во французской, что кто-то другой! Из LOT-а с минуты на минуту должен прийти посыльный с списками пассажиров… Чую, что…
— Мы нашли его! — Попельский бросил трубку. Вскочил в пролетку с такой силой, что аж испугал коня. — В Ботанический Сад! — крикнул он.
— Ну да, — буркнул кучер философски. — Холодно, дождь, там люди цветочки таскают!
27
Доктор Густав Левицкий погладил Элю Ханасувну по голове и в красивом кожаном портфеле с полукруглыми застежками начал прятать материалы для логопедических упражнений. Среди них были и открытки с разными картинками, и грамофонными пластинками. Сложил уже почти все, когда услышал тихий вздох Эли. Он посмотрел на нее с улыбкой и поднял брови в немом вопросе, искривляя при этом губы вниз.