Через несколько минут, хватанув по дороге легкими несколько порций чистого, обжигающе-морозного воздуха, Алтайский вновь растворился в гуще тюремных запахов.
Алтайский ругал себя последними словами: зачем и кому, кроме себя самого, он доказал, что он упрямый, негибкий, чудом небитый, норовистый дурак?
Чего он добился, кроме озлобления Кузьмина, — ведь все равно ему придется подписать все, что захочет следователь, если, конечно, он не хочет подохнуть сейчас от необратимой дистрофии в результате долгого сидения на штрафном пайке… В конце концов, какое значение имеет какой-то срок в будущем, когда сейчас можно не дожить до его начала?
В изоляторе Алтайский просидел еще десять дней.
Глава 13. ЕДИНСТВЕННЫЙ СПОСОБ УСКОРИТЬ СЛЕДСТВИЕ
Когда Алтайский наконец-то вновь увидел Кузьмина, тот явно был чем-то доволен:
— Ну, сегодня разговор у нас будет короткий, — он отворил дверь в коридор. — Давайте!
Знакомое лицо, одутловатое, обрюзгшее, только уже не от водки и наркотиков, а от недоедания, — Ульянов. Глаза, которые Алтайский помнил то бессмысленно-тупыми, пьяными, а то колючими, изучаяющими, теперь скользнули по нему без всякого интереса. Но они услужливо загорелись, уставившись на Кузьмина.
Тот кивнул на Алтайского:
— Знаете его?
— Конечно. Это наш человек — убежденный антикоммунист, инженер…
Ульянов с прищуром уставился на Алтайского:
— Может, скажешь, что не был в нашей компании? Не знаешь Демешко, Верейского, Абламского, Зиберта? Может, и меня не знаешь?
— Всех знаю и тебя в особенности!.. Но что у нас с тобой могло быть общего?
— Может, ты еще скажешь, что не убежденный антисоветчик?
— Сейчас скажу, а тогда не мог. В самом деле, мог ли я сказать тебе и твоему фудзядянскому[5] жандарму, дружбой с которым ты не раз похвалялся, как я ненавижу хозяев и их холуев, шкурников, не способных жить своим трудом. Вас я хорошо понял! Интересно, кому бы ты меня продал, если бы тогда я сказал, что о тебе думаю?
— Ишь ты… — рот Ульянова с тонкими усиками искривился. — А еще говорил — потомственным дворянин.
— Не я, а Зиберт это говорил.
— У-у-у, сволочь, — прошипел Ульянов. — Оборонец[6] несчастный! Только ты не открутишься, если был с нами. Верно, гражданин следователь?
После очной ставки с Ульяновым следствие потекло довольно быстро. Алтайский подписывал листы протоколов, не читая; он лишь утвердительно кивал головой, когда слышал новую трактовку своей биографии. Он потерял всякий интерес к следствию, к следователю и к своему будущему — будущего, судя по настоящему, не могло быть… Вот сейчас Кузьмин пишет чушь, и ему надо поддакивать, иначе сколько еще придется сидеть на штрафном пайке. По версии следователя оказывается, что он, Алтайский, в Харбине руководил антикоммунистическими шествиями. В это надо поверить и к черту отбросить логику: совершенно неважно, что он не только не руководил, но даже не участвовал в таких шествиях, да их на самом деле и не было. Были вылазки фашиствующих молодчиков «Бородуля Первого» — Родзаевского [7], но подобные потуги вызывали смех даже у семеновских генералов, еще не отмывших след красноармейского сапога на своих штанах. Однако объяснить Кузьмину, что все это несуразность и глупость, невозможно — он не хочет принимать никаких доводов.
— Меня интересуют факты, которые против вас, а оправдания оставьте своей бабушке — лирика это… — отмахнулся Кузьмин, когда Алтайский начал было говорить об условиях жизни в Китае.
При второй подобной попытке следователь лишь поднял брови:
— Опять?
Алтайский почувствовал бесполезность потуг перед каменной стеной, которую лбом не прошибешь. Он решил, что подписание протокола допроса без проволочки ускорит следствие, что благодаря этому он сможет раньше вернуться в зону и… жестоко ошибся.
— Почему подписываете, не читая? — строго спросил Кузьмин.
— Зачем мне читать? Я вам верю, — дипломатично ответил Алтайский.
— А если я напишу на «вышака»? — ядовито спросил Кузьмин.
Алтайский твердо ответил:
— Что же, это будет, пожалуй, самое лучшее!
— Нет! Так не годится, — заявил Кузьмин, пораженный безразличием к угрозе. — Я сам буду вам читать.
5
Фудзядян — пригород Харбина, где Ульянов подвизался, владея китайским разговорным языком.
6
Оборонец — так в Харбине называли людей, которые придерживались принципа: мы — русские, и кто бы ни напал на нашу землю, тот и наш враг. Со времени нападения гитлеровцев на Советский Союз оборонцами стало большинство русского населения Харбина.
7
Родзаевский К. В. — вождь «российских фашистов» в Китае. Он отпустил бороду чтобы быть похожим на Николая II. Масса эмигрантов, за глаза и в глаза смеясь над «вождем», заслуженного окрестила новоявленного претендента на русский трон Бородулем Первым.