Немудреную науку расчета доппайков, меню-раскладок по нормам пищевого довольствия, хитрую систему замены мяса и жиров на ржавую вонючую селедку, мерзлую картошку и ячневую крупу Алтайский одолел за считаные дни. Важинскому и Касакину стало полегче, но и втроем они едва справлялись с порученной работой — тысячи людей, десятки перестановок бригад, за которыми нужно ежедневно успевать, каждому рту выдать то, что заработано его владельцем накануне. Попробуй они не дать ведомость, бумажку, ордерок, оформленные, завизированные и подписанные к положенному часу, сразу стало бы нечего есть этим тысячам голодных людей, а Важинский, Касакин да и Алтайский вместе с ними «загремели» бы в БУР — штрафной изолятор, на штрафной паек, где и сидели бы в ожидании очередного этапа в лес по дрова или за деловой древесиной…
Однако вечера были свободными. Иногда удавалось даже развлечься, когда привозили киноленту либо выступала агитбригада. В декабре сорок восьмого года Алтайскому, впервые после сорок пятого года, вновь довелось послушать Витю Лаврова-Турчанинова, премьера харбинской драмы и оперетты. Любимец харбинской публики, вернувшись на Родину, тоже оказался в лагере…
И ладно бы все было, если бы Анна Ефимовна, вольнонаемная заведующая медпунктом, не пронюхала, что Алтайский работал на медпункте в Подгорном. Медиков не хватало, а как известно, на безрыбьи и рак рыба. После разговора с Алтайским, который так и не научился врать корысти ради, она дала соответствующее распоряжение нарядчику… На следующий день Алтайский в белом халате уже принимал с умным видом больных, симулянтов и мас-тырщиков под руководством «без пяти минут врача», бывшего студента французского университета «Аврора» в Шанхае, а теперь «пособника международной буржуазии и шпиона» Володи Клепикова.
Клепиков — высокий, худощавый, с не то чуть сплющенным, не то с перебитым острым носом, отчего он слегка гнусавил, оказался парнем хоть куда. Чтобы не ударить лицом в грязь, Алтайский с жадностью начал глотать книги и руководства по. медицине, которые доставал Клепиков, и, располагая в достатке наглядным материалом, увлекся медициной не на шутку. Клепиков подзадоривал, подкусывал Алтайского, тот злился и не выпускал из рук книги до тех пор, пока не уяснил окончательно очередной Володин вопрос-подвох. Работы было много, работать было трудно, но интересно, а значит, и легко. Не обходилось без ошибок, которые Алтайский считал непростительными, но это была учеба, за которую требовалось платить и очень щадить собственное самолюбие.
Обычно Клепиков жестоко обходился с симулянтами, особенно из воров и бандитов — те его, конечно, не жаловали, грозили при случае рассчитаться. Поэтому Володя не ходил к больным по вызовам в бараки — они освещались тусклыми лампочками, коридоры не освещались совсем, там легко можно было попасть в ловушку. Володю подменял Алтайский с самыми широкими полномочиями от Анны Ефимовны — мог освобождать от работы всех, кого считал нужным. Не обошлось без случаев, которые подтверждали его порочное знание медицины.
…Ночь. Холод на дворе. Сыро и душно в темном бараке, отведенном для рецидивистов — отпетых воров и бандитов. В темноте не было видно, кто стонет:
— Ой, мать-перемать, до чего ж голова болит, аж опухла, раскалывается… Ой, доктор, не глумись, ничего не дам щупать, пропадаю… Ой…
— Дай только руку!
Рука действительно или с холоду показалась Алтайскому очень горячей, пульс учащенный, напряженный… И все знания иссякли.
— Ладно, — решил Алтайский, — завтра на работу не ходи, лечись — вот порошки, попей сейчас и утром, а днем приходи в санчасть. Как твоя фамилия, чья бригада?
— Доктор — человек! — раздался сразу поздоровевший голос больного. — Не то, что этот гнусавый! Может «чи-фирьку» попьешь с вишневым вареньем?.. Ой, а мне и «чифирь» не помогает, ужасть просто! — опять «заболел» голос.
На следующий день Алтайский узнал в больном того самого бандита, который отобрал у него год назад свой котелок с купленной Алтайским картошкой.
— Я тебя узнал, — шепнул бандит. — Ты человек, доктор, зла не имеешь, давай «по петушкам» [16] жить?