«Господи! кто может пребывать в жилище Твоем?
кто может обитать на святой горе Твоей?
Тот, кто ходит непорочно, и делает правду, и говорит истину в сердце своем;
кто не клевещет языком своим, не делает искреннему своему зла, и не принимает поношения на ближнего своего;
тот, в глазах которого презрен отверженный, но который боящихся Господа славит; кто клянется, хотя бы злому, и не изменяет;
кто серебра своего не отдает в рост и не принимает даров против невинного. Поступающий так не поколеблется вовек»[48].
Этическое условие оказания помощи является «приобретенным» элементом религии, даже обеспечение сверхъестественными силами общественного порядка не следует относить к первому этапу религии. Благодаря этим элементам вмешательство сверхъестественного фактора в человеческие дела приобретает перманентный характер. Не меньшее значение в развитии религии имеет ее вторая функция — эсхатологическая, выросшая из представлений о загробной жизни человека, представляющих собой изначальную форму эсхатологической концепции в религии. Убеждение, что человеческая жизнь не кончается с физической смертью, относится, как мы выяснили, к древнейшим пластам религии, однако не соответствует действительности распространенное мнение, в соответствии с которым понятие загробной жизни и бессмертия тождественны. Это последнее понятие пробивало себе путь только на этапе цивилизации в качестве философской мысли; оно принималось изначально лишь верхушкой общества и только затем дошло до широких масс, о чем свидетельствует пример Египта, где первоначально даже душа фараона должна была отвоевывать себе бессмертие (в борьбе с быком, охраняющим жертвенные поля, чтобы восседать на небе среди богов); по примеру фараона пробовали добиться бессмертия и другие категории населения, в том числе и земледельцы[49]. К высшим эсхатологическим формам относятся, помимо веры в загробную жизнь, и два следующих элемента: грех, являющийся нарушением этических предписаний религии, а также кара или награда в будущей жизни как расплата за деяния человека в жизни прошлой. Понятие греха, чуждое дописьменным народам, было слабо развито даже в античной культуре, а если и известно в религии Израиля, то еще в Псалмах, как мы видели, преграждает путь к земному успеху, но не к блаженству на том свете. В то же время уже в древности формируется представление, особенно в орфическом религиозном движении, что человека в будущей жизни ждет кара или награда в зависимости от его поведения на земле. Орфизм способствовал распространению этого представления в Греции. Μ. П. Нильссон обращал внимание на то, что Аристофан описал в своих Лягушках ужасы подземного мира, а это, по мнению исследователя, свидетельствует, что их описание имело в обществе резонанс[50]. С этим выводом можно согласиться, но только в смысле знакомства с этим представлением, — это отнюдь не свидетельствует о распространенности соответствующего верования. Только религии, провозглашавшие идею спасения души, а среди них в Средиземноморье в первую очередь христианство, сформулировали в кристаллизованном виде эсхатологическую концепцию, утверждавшую, что грешникам в будущей жизни грозит страшная кара, а богобоязненных людей ждет награда. Эта концепция определила вторую функцию религии: вести верных к вечной славе.
Христианство перенесло центр тяжести на эту вторую функцию религии, хотя и не устранило первой, чего, впрочем, и не могло сделать. Эти две лапидарные функции отразила, к примеру, строфа «Богородицы», древнейшей польской песни:
«Zbozny» — это значит «успешный, счастливый», изобилующий земными благами. Упоминание о «пребывании в раю» на втором месте говорит не о меньшей значимости этого этапа, а о естественной последовательности событий; аналогичная чешская песнь, вопреки естественному порядку, но в соответствии с относительным значением в христианской доктрине, сначала вспоминала об эсхатологической цели, а затем о бренной[52]. Ясно, что оба произведения обошли третью функцию религии, несущественную в религиозной практике той эпохи, хотя наверняка она сопутствовала культовым обрядам.
49
Ph. Derchain. La religion egyptienne. HDRel. 1. S. 126–131; Eliade. Traktat о religii. S. 142. Фараона также отождествляли с Осирисом. Вообще загробная жизнь подвергалась процессу «осиризации» и демократизации, см. также E. О. James. Starozytni bogowie. S. 163–173, 349 (литература пo данной проблеме).
51
Услышь молитву, что несем,
: И благоволи дать, о чем просим:
: И на свете счастливую жизнь,
: После жизни пребывание в раю.
Bogurodzica — Oprac. J. Woronczak. — Wroclaw etc., 1962. S. 11; W. Taszycki. Najdawniejsze zabytki jezyka polskiego, wyd. 5. — Wroclaw, 1975. S. 38. В приведенном тексте этой песни спорной является интерпретация существенного здесь для нас слова: «zbozny», имеющего двойное значение: «счастливый» (от «zboze» — зерно, урожай, богатство) и «набожный» (от Бога), ср. A. Brukner. Slownik etymologiczny jezyka polskiego. — Krakow, 1927. S. 34, 647. Брюкнер (A. Brukner. Przyczynki do dziejow jezyka polskiego ser. 4. RAFil. 54/1916. S. 270) отвергал в данном месте значение «счастливый», поскольку «просить о счастье на земле и вне земли — это как два гриба в борще». Однако этот довод не убеждает: счастье на земле вовсе не предопределяет счастье на том свете; это не идентичные понятия, но взаимодополняющие. В то же время упоминание о «пребывании в раю» делает избыточным просьбу о набожной жизни, ведь невозможно представить, чтобы безбожник попал в рай. Удачно, как мне кажется, в отличие от Брюкнера, интерпретировал спорное слово Я. Лось (J. Los. Poczatki pismiennictwa polskiego. — Lwow etc., 1922. S. 380), сославшись на аналогию с древнейшей чешской песнью (см. далее), а также на гнезненские проповеди. Аналогию в целях можно усмотреть и в молитве «Отче наш» (просьба о хлебе насущном и отпущении грехов (долгов), что является условием «пребывания в раю»). Подвергла сомнению интерпретацию Лося Э. Островска (Е. Ostrowska. Wstep i komentarz jezykowy // Bogurodzica. S. 38.), однако отсутствие упоминания о земных делах в песне не кажется правдоподобным, и Ташицкий, цитированный ранее, принимает значение: «успешный, счастливый (дословно: изобилующий зерном)». Последние публикации о Богородице: S. Urbanczyk. Das altpolnische Lied Bogurodzica im Vergleich mit der altkirchenslavischen und altschechischen Lyrik // DHCSlav. 2/1970. S. 176–182.
52
R. Jakobson. Nejstarsi ceske pisne duchovni. — Praha, 1929. S. 13.
: Hospodine, pomiluj ny!
: Jezu Kriste, pomiluj ny!
: Ту Spase vseho mira,
: Spasiz ny i uslysiz,
: Hospodine, hlasy nase! daj nam vsem
: Hospodine, zizn a mir v zemi!
Ср. текст этой же песни: F. W. Mares. Analiza tekstologiczna piesni Hospodine pomiluj ny // Sprawozdania z posiedzen Komitetu Nauk. Oddz. Krak. PAN. — 11/2 (1967, wyd. 1968). S. 694–696.