Рассматривая роль языка в процессе христианизации, мы все же не утверждаем, что миссия на родном языке имела гарантированный успех во всех славянских странах, которые смогли организовать ее у себя. Важным фактором были также тесные контакты с центрами старого христианства, то есть с греческим и латинским духовенством на Балканах. Знаменателен уже приведенный факт адаптации славянского письма к греческому алфавиту с очевидным намерением облегчить обучение этому письму греческого клира, исполняющего функции проповедников среди славянского населения. Не будем также утверждать, что введение славянского языка в литургию могло полностью нейтрализовать и другие препятствия, стоящие на пути христианизации. О труднопреодолимых преградах свидетельствует пример Руси.
Русь была единственной славянской страной, в которой миссия не столкнулась с серьезным языковым барьером, так как трудно считать существенной проблемой греческое происхождение высших церковных иерархов: митрополитов (кроме Илариона и Климента Смолятича), а также первых епископов, поскольку клир в своем большинстве был славянского происхождения. Тем не менее, организация миссии, свободная от этого препятствия, столкнулась с трудностью иного рода. Устройство русского государства, раскинувшегося на большом пространстве, заселенном многими большими племенами, требовала со стороны центральных властей ведения осторожной политики, ограничивающей применение принуждения до необходимого минимума, особенно в период принятия крещения, когда еще преобладала свободная форма данничества. Еще в начале 13 века немецкий хронист Инфлянт утверждал с удивлением и порицанием, что русские князья требуют с местных племен только дань, но не заботятся об их крещении[766]. В этом проявлялось не отсутствие миссионерского рвения[767], а скорее уважение к принципу (диктуемому реальными условиями) организации миссии не в политической, а в идеологической плоскости, то есть передачи миссии в компетенцию церкви, без оказания непосредственного политического давления на население в сфере религии. На миссию возлагалась тяжелая обязанность, в то же время отсутствовали собственные кадры, а их формирование требовало некоторого времени в среде, имевшей до той поры довольно слабые контакты с центрами цивилизации.
Правда, раннее и поразительное развитие русской письменности уже с 11 века заставляет задуматься, не ведет ли она свое начало из более ранних местных источников и не удастся ли признать непрерывным процессом череду фактов, начиная с первой попытки крещения в 867 году, включая такие явления 10 века, как церковь св. Ильи, существование которой зафиксировано в источниках еще при Игоре, и которая, по моему мнению, стала местом зарождения русского летописания, или же крещение Ольги и предпринятая ею попытка христианизации Руси. В пользу этой точки зрения высказывался Д. Оболенский[768]. В действительности все эти начинания, за исключением летописи церкви св. Ильи, не оставили после себя глубоких следов, не приобрели массового характера, не сформировали собственного русского духовенства, способного предпринять миссионерскую акцию. В 988 году пришлось начинать с нуля. Когда Владимир велел отдавать детей знатных родителей в книжную науку, разумеется для миссионерских целей (подобно тому, как это было в Моравии и в Панонии при Мефодии, в Охриде при Клименте), матери оплакивали своих детей, как мертвых — распоряжение князя, по-видимому, столкнулось с осуждением в обществе[769]. В Киев наверняка приезжало не только корсунское духовенство, как утверждает летопись, но и болгарское, однако их вклад не был столь заметным по сравнению с огромными потребностями Руси. Не могло усилить значение киевской миссии и прибытие из Кракова славянской миссии, ликвидированной св. Войцехом в 997 году[770]. Повесть временных лет отметила два этапа подготовки кадров миссионеров и проповедников: Владимир, освещая землю крещением, вспахал ее и разрыхлил, Ярослав (Мудрый) засеял сердца верующих словами книг[771], то есть, как мы узнаем из дальнейшего содержания сообщения, подготовил кадры миссионеров и проповедников, организуя с этой целью, подобно тому, как это было в Моравии и Болгарии, центр письменности по примеру созданных ранее центров — не только болгарских, но и чешского[772]. Уже в свете этих данных не кажется правдоподобной точка зрения, выраженная Е. Голубинским, а в настоящее время поддерживаемая М. Клименко, что Владимир якобы крестил, пусть только путем формального акта крещения, половину Руси[773]. Вот какой образ христианизации приводит Повесть временных лет, написанная в начале 12 века, противопоставлявшая две культурные среды Руси: землю полян, в которой царили достойные похвалы (то есть христианские) обычаи, и земли других племен — древлян, радимичей, вятичей, северян и кривичей, определенные как языческие. Это описание выдержано в прошедшем времени[774], а значит, не отражает состояние христианизации в момент составления текста (начало 12 века). Повесть временных лет хотела, по-видимому, только сообщить, что все перечисленные племена, за исключением полян, крещенных «с незапамятных времен», были еще «в народной памяти» языческими. Часть русских племен в приведенном тексте не фигурирует, а именно, дреговичи, дулебы (волыняне), словены (кроме уличей, которыми в христианскую эпоху источник вообще не интересуется). Этот пробел носит, скорее всего, случайный характер, источник не ставил себе целью привести все названия, хотя не мог не знать, что словены приняли, по крайней мере формально, крещение уже при Владимире, а дреговичи и дулебы не могли креститься раньше древлян и не были большими христианами, чем они.
766
Heinrici. Chronicon Livoniae (изд A. Bauer). — Wurzburg 1959, 16 cap. 2. S. 150: «Est enim consuetudo regum Ruthenorum, ut quameunque genteim expugnaverint, non fidei Christiane subicere, sed ad solvendum sibi, tributum et pecuniam subiugare. — У русских царей есть обыкновение, когда они захватывают какой-нибудь народ, не приводить его к вере христианской, а заставлять платить себе подати и налоги». А также 28, cap. 4. S. 304: «mater Ruthenica sterilis semper et infecunda, que non spe regerationis in fide lesu Christi, sed spe tributorum et spoliorum terras sibi subiugare conatur. — Мать земля русская всегда бесплодна и неплодородна; она пытается покорить себе земли не надеждой возрождения верой христовой, но надеждой на налоги и военную добычу».
767
С этой точкой зрения (особенно у А. М. Аммана) полемизирует Клименко (М. Klimenko. Ausbreitung des Christentums in Russland seit Vladimir dem Heiligen bis zum 17. Jh., Versuch einer Ubersicht nach russischen Quellen. — Berlin, Hamburg, 1969. S. 132, ср.: о лифляндском эпизоде — ibidem. S. 95–101. Наверняка по примеру немцев русины предпринимали попытки крещения язычников, однако без особого успеха (Heinricus 14, cap, 2. S. 108). Несмотря на некоторые профессиональные недостатки, особенно в сфере критики источников, указанная книга Клименко является полезной с точки зрения материалов для изучения христианизации Руси. В польской историографии обзор «борьбы с язычеством на Руси» дал Дзевульский (W. Dziewulski. Postepy chrystianizacji i proces likwidacji poganstwa w Polsce wczesnofeudalnej. — Wroclaw etc, 1964. — S. 191–199), где также была использована более ранняя литература по данной проблеме, а в особенности работы: Е. Голубинский. История русской церкви (изд. 2), 1/1. — М., 1901; М. Приселков. Очерки по церковно-политической истории киевской Руси 10–12 вв. — СПб, 1913. Следует заметить, что основной, с точки зрения материалов, работе Голубинского свойственен недостаточный критицизм в отношении источников и склонность к дедуктивному разрешению проблем. Приселков безоговорочно принимает результаты анализа русского летописания, данного А. А. Шахматовым. Отстаиваемый здесь тезис, что к концу 12 века русское (славянское) население в своей массе считало себя христианами, несмотря на многочисленные языческие реликты в верованиях и обрядах, сохранившиеся до новейших времен, отличается от точки зрения, высказываемой Нидерле (Niederle. Zivot star. Slov. 2/1. S. 264–277, который утверждал, что в отдельных районах Руси некрещеные язычники сохранились до 15 века (S. 265), а вообще население сохраняло языческий дух вплоть до 16 в. (S. 276). Однако же анклавы с некрещеным населением, как видно из примеров, приведенных автором, состояли из иноплеменного населения (финского), а критерием христианизации следовало бы признать усвоение населением основных элементов верований и нового культа, а не отказ от реликтов язычества, от которых полностью не избавились и искренне верующие христиане. Terminus ante quem принципиального перехода к христианской религии русского населения следует считать распространение великорусского определения земледельцев — «крестьяне», то есть христиане в отличие от татар-басурманов. Название это появляется в конце 14 в.: Срезневский. Материалы 1, стлб. 1344; В. Сергеевич. Древности русского права. — СПб, 1902 (изд. 2). С. 204, но должно было возникнуть раньше.
768
D. Obolensky. The Heritage of Cyril and Methodius in Russia // Dumbarton Oaks Papers, 19/1965. S. 47–65, cm. S. 48 n. Вообще можно было бы сказать, что русская миссия была ответвлением мефодиевской миссии, в то же время она черпала многое непосредственно из литературы, начало которой положил Мефодий. Ошибочными являются попытки трактовать истоки русского государства в аспекте христианизации, Н. d е Taube. Rome et la Russie avant l'invasion des Tatars (9-e-13-e siecle) 1. Le Prince Askold, l'origine de l'Etat de Kiev et la premiere conversion des Russes. — Paris, 1947; N. de Baumgarten. Aux origines de la Russie (Orientalia Christiana analecta 119). — Rome, 1949. Отсутствуют какие-либо заслуживающие внимания доказательства принадлежности к христианству Аскольда и Дира или же существования христианской партии при Игоре.
769
ПВЛ. С. 151 (988). Разумеется, этих детей отдавали в учение не ради того, чтобы они умели писать, как считал В. И. Ламанский. С этой точкой зрения полемизирует Будовниц (Op. cit. С. 90) и со своей стороны допускает, что таким образом воспитывались кандидаты в епископы и другие представители высшей церковной иерархии. Эту точку зрения подтверждает пример Илариона, но он не может быть обобщен, поскольку главной задачей государства была подготовка миссионеров и проповедников с целью идеологического воздействия на массы. Этот вывод вытекает из церковной политики Ярослава Мудрого, тем более актуальным был вопрос христианизации при Владимире.
770
Н. Lowmianski. The Slavic Rite in Poland and St. Adalbert // Acta Poloniae Historica, 24, 1971. S. 5–21, Lowmianski. Poczatki Polski 4. S. 506–510. Сообщение о выступлении св. Войцеха против славянского обряда сохранилось в рукописи конца 15 в., что тем не менее не решает проблему его подлинности (ввиду архаичности черт текста), напр. древнейший текст Жития Константина Философа 9 века сохранился в рукописях середины 15 века, см.: F. Pastrnek, Dejiny slovanskych apostolu Cyrilla a Methoda etc. — Praha, 1902. S. 5 nn.; F. Grivec. Konstantin und Method Lehrer der Slaven. — Wiesbaden, 1960. S. 249; MMFHist, 2. S. 59. Сохранение столь позднего списка текста кажется тем более странным, что это произведение было широко известно и читаемо, как это известно по многочисленным упоминаниям о нем и по сохранившимся цитатам и отрывкам. Скромного сообщения о св. Войцехе никто на Руси не читал, и его пересказ сохранился случайно.
772
В принципе, существует теоретическая возможность проникновения на Русь славянской миссии из Чехии является скорее теоретической ввиду ранних литературных связей обеих стран., ср.: Η. Н. Розов. Из истории русско-чешских литературных связей древнейшего периода // Труды Отдела древнерусской литературы 23. — Л., 1968. С. 71–85.
774
ПВЛ. С. 11–12 (географ. вступление): «живяху… имеху… бываху… умыкаху…» и т. п. Только о вятичах сказано: «еже творять вятичи и нынe», что находит подтверждение в миссии Кукши, а одновременно подчеркивает, что это было наиболее отсталое в плане христианизации племя.