В средневековых событиях активную роль играет не только земное действующее лицо — человек, но и сверхъестественные силы, имеющие притом сложную структуру. В христианском монотеизме sacrum в образе Бога является в трех лицах[856], но существует еще огромное количество духов небесного происхождения, ангелов различного уровня, а также святых земного происхождения. Все духи и святые, или вторичные sacrum, в своих деяниях не являются самостоятельными, их роль в отношении людей состоит в заступничестве перед главным sacrum. Кроме того, мы сталкиваемся, хотя и реже, с вмешательством фактора, воплощающего зло, antisacrum, в образе библейского сатаны, дьявола. Борьба христианства с язычеством привела к расширению содержания antisacrum, в который были включены языческие numinosum, боги и демоны, называемые на Руси бесами, а в латинских источниках демонами. Из источников не вытекает, что они идентифицировались с дьяволом/сатаной, выступающим обычно в единственном числе, в то время как первые действовали обычно во множественном числе. Мы разделяем две формы вмешательства: сверху, то есть по инициативе sacrum, что свидетельствует о заинтересованности sacrum земными делами, а также снизу, по просьбе человека. Переданная в источниках первая форма вмешательства не обязательно является отражением позиции заинтересованного лица, поскольку она может выражать точку зрения автора сообщения, быть интерпретацией исторических фактов; в то же время вмешательство по просьбе свидетельствует о позиции просящего лица, если только факт просьбы не был выдуман автором.
В литературе высказывались противоположные взгляды на роль вмешательства sacrum в средневековом понимании. Так, Я. Довят утверждал, что у славян-язычников вмешательство сверхъестественных сил было перманентным явлением, после крещения наступило его ограничение до исключительных случаев[857]. Однако существует и совершенно противоположная точка зрения о «непрерывном вмешательстве сверхъестественного фактора»[858]. На чьей стороне истина, мы будем пытаться выяснить далее. Не будем разделять материал в предметном порядке, чтобы избежать механической интерпретации источников, вырванных из контекста; в то же время рассмотрим отдельно данные каждого из источников, стараясь выявить субъективные авторские элементы, а также отражение понятий и поведения лиц или действующих групп. Таким образом обнаружится различие между позицией отдельных авторов, имеющее историческое объяснение.
Основные историографические памятники северного славянства возникли в начале 12 века на этапе относительно развитой христианизации, тем не менее «теологические вставки» в них встречаются редко. В то же время у Галла теологическую плоскость подчеркивает характерный, проводимый на конкретном примере анализ отношения sacrum к природе (правда, автор не использует термина «природа», однако из контекста вытекает, что это понятие он и имеет в виду в своем выводе). Это одновременно и указание на перенесение на польскую почву проблем, занимающих французскую мысль того времени. В Хронике Галла sacrum действует в основном сверху, то есть мы имеем дело с осуществляемой самим автором «теологической интерпретацией» исторического процесса в Польше, а точнее, некоторых его фрагментов[859]. В понимании Галла, sacrum особо покровительствует некоторым «избранным» монархам, на которых нисходит его непрекращающаяся милость, что отвечает модели святого 12 века, когда человек «родился, а не становился святым» (Хонориус из Аутуна)[860]. Так, Бог обратил на Мешко сначала телесный взор, а затем и духовный; христианизация польского государства является достаточным основанием для похвалы этому князю[861]. Если автор хроники ничего, кроме этого, не говорит о благосклонном покровительстве sacrum Мешко, то, вероятнее всего, потому, что вообще почти ничего не знает о его правлении. Исключительно покровительствовал sacrum правлению и самого Болеслава Храброго, в личности которого соединились природные достоинства с дарами неба: «Всемогущий Бог наделил короля Болеслава таким великим мужеством, силой и дал такие великие победы (= свойства сверхъестественного происхождения), какую в нем самом познал доброту и справедливость к себе и людям». (= естественные свойства)[862]. Обращает на себя внимание то, что автор признает сверхъестественными дарами земные успехи Болеслава (сила, победы), в то время как его духовные черты (доброта, справедливость) квалифицирует как естественные. Исключение составляет мужество, названное в числе даров, по-видимому, по причине его связи с силой и победами. Даром Неба было также физическое свойство Болеслава — столь привлекательный вид (visu desiderabilis), что он привязывал им к себе людей, которые считали суровой карой удаление их с глаз монарха[863]. Автор придает естественным свойствам большую значимость, поскольку, по его мнению, Болеслав добился славы и величия благодаря своей справедливости и авторитету, именно этими добродетелями росла мощь и власть Рима[864] (языческого!). Вмешательство sacrum имеет здесь особенный характер: его Болеслав не выпросил, а заслужил благодаря естественным духовным качествам. Более того, это не вмешательство от случая к случаю, а перманентная забота о счастливом правлении этого монарха. Впрочем, в одном случае источник упоминает и об единичном вмешательстве: Бог решил отдать в руки Болеслава город Киев, русское государство и богатства (дар сверхъестественного происхождения), поскольку тот привык носить рыцарское оружие (достижение в естественном порядке)[865]. По-видимому, были две причины этой «теологической интерпретации» правления Храброго: 1) объективные успехи его правления, известные из преданий, 2) намерение автора передать потомкам память о Болеславе как о умершем герое, которому покровительствовал sacrum и который является идеальным правителем — образцом для подражания[866]. Этому идеализированному образу Болеслава противоречило предание о проклятии, посланном на Польшу архиепископом Гауденцием (правление которого приходится на время правления Храброго), в чем усматривали причины поражения, которое понесла страна в начале правления Казимира. И в этой форме «причины поражения» сохранилось предание об этом проклятии, которое правдивый Галл не захотел опускать, правда, в контексте не описания правления Храброго, а народного восстания. По-видимому, он не очень хотел в него верить[867].
856
Так же передавали миссионеры понятие Бога новообращенным, напр., по сообщению Кристиана (Krystian, cap, 2. S. 92), на вопрос Борживоя: «que mora est baptizandi? — Какая может быть задержка для крещения?» Мефодий ответил: «Nulla, inquit pontifex, tantum paratus esto ex integro corde credere in deum patrem omnipotentem eiusque unigenitum, dominum nostrum lesum Christum et in spiritum paraclitum, illuminatorem omnium fidelium — Никакой, сказал понтифик, только да будет готов чистым сердцем веровать в бога отца вседержителя и сына его единородного, господа нашего Иисуса Христа, и в духа святого утешителя, подателя света всем верующим — и это не только ради благ земных, но и с мыслью о спасении». По сообщению Херборда (Herbord 2, cap. 17. S. 90 n.), катехизация пыжичан святым Оттоном была проведена «in nomine Dei» и включала следующие элементы sacrum: Христос, Дух Святой, апостолы и другие святые без упоминания о Деве Марии.
857
J. Dowiat. Poganski obraz swiata a przyczyny chrystianizacji Slowian // Wieki srednie, ofiarow. T. Manteufflowi. — Warszawa, 1962. — S. 85. Автор считал, что у язычников «конфликт между их практическим жизненным знанием и системой верований, ставящей результат каждого действия в зависимость от непосредственного вмешательства сверхъестественных сил, стал невыносимым…».
858
Z. Kozlowska-Budkowa. Plockie zapiski о cudach z r. 1184 // Khist. 44/1930. S. 341–348, cm. S. 343; Μ. H. Witkowska. Zagadnienie mentalnosci religijnej w swietle «miracula» z 13/14 wieku // Kosciol w Polsce 1. S. 589 n. Об этих записках см. также: Р. Sczaniecki. Sluzba Boga w dawnej Polsce. Studia о mszy sw. — Poznan etc., 1966. S. 75 n.
859
В рецензии на работу: J. Adamus. О monarchii Gallowej. — Warszawa, 1952, автор которой высказал подозрение, что Галл якобы целенаправленно и систематически искажал историческую правду), Лабуда (G. Labuda // PHist, 44,1953. S. 188) писал: «К тому же типу диссимиляции (правды) следует, по-видимому, отнести все случаи, когда хронист обращается к аргументу провиденциализма, то есть мнимых проявлений вмешательства Провидения в дела земные, чтобы обосновать справедливость некоего тезиса, прямое высказывание которого могло бы встретить неприятие». Если случаи подобного рода у Галла имели место, то они выражают всеобщее в то время убеждение во вмешательстве sacrum в дела земные. Несправедливым кажется предположение о позднем прибытии Галла в Польшу, высказанное Давиду (Р. David. Les sources de Íhistoire de Pologne d'epoque des Piasts (963–986). S. 47) на основании замечания хрониста, свидетельствующего о его присутствии в свите Кривоустого во время его паломничества в Венгрию (1113). Галл вынужден был представить себя в качестве свидетеля паломничества, когда говорил «vidimus» (3, cap. 25. S. 157) о строгом соблюдении Великого поста Болеславом, который отправился в Венгрию как раз во время поста. На этом основании автор делал вывод, что только тогда Галл присоединился к свите князя. Вывод этот является произвольным. Другое замечание Галла (Gall, cap. 18. S. 41 n.) о соборе: sancti Petri de Bazoario (по-видимому, Pecsvar, или Pecs), начатом Петром Венецким, но: usque hodie — не законченном ни одним венгерским королем, говорит о том, что хронист заметил эту несущественную деталь в Венгрии в то время, когда уже приступил к написанию Хроники, в которой упоминал о пребывании Казимира Обновителя в Венгрии во времена Стефана и его преемника Петра. Предположение Давида нашло незаслуженную поддержку у некоторых польских исследователей. М. Plezia. Kronika Galla na tie htstoriografii 12 wieku. — Krakow, 1947. S. 178–181; T. Grudzicnski. Ze studiow nad Kronika Galla // Zapiski Tow. Nauk. w Toruniu, 17/3–4, 11952. S. 6, сноска 11. Содержание Хроники говорит, что ее автор уже успел сжиться с польской средой, а это требует длительного в ней пребывания, на что справедливо указывал Тыменецкий (К. Tymieniecki. Rhist. 17, 1948. S. 485). Ср.: G. Labuda. Miejsce powstania Kroniki Anonima-Galla // Z dziejow Polski Feudalnej, ofiar. R. Grodenkiemu. — Warszawa, 1960. S. 107–121, cp.: Labuda. Anonim tzw. Gall // SSSlow. 1. S. 33.
861
Gall 1, cap. 4. S. 14; cap. 6. S. 16. Тому, что крещение Мешко 1 было объяснено вмешательством sacrum, не противоречит замечание, что Мешко принял крещение (S. 16), ср.: cap. 5 (S. 15), так как хронист мог принимать поступки Добравы за инструмент sacrum. По утверждению Титмара (Thietmar 4, cap. 56. S. 221), Бог выслушал Добраву и, благодаря своей нескончаемой доброте (infinita bonitate), сделал так, что Мешко стал христианином. В то же время назначение Семовита князем (и прерывание предшествующей династии) (Gall 1, cap. 3. S. 12) было формой одноразового вмешательства, подтверждающей совершенный народом выбор князя, ср.: далее сноску 859, как соответствущий воле sacrum; вряд ли Галл подразумевал сверхъестественную избранность династии. Ср.: В. Kurbisowna. Wizerunki Piastow w opiniach dziejopisarskich // Piastowie w dziejach Polski. — Wroclaw etc., 1975. S. 198 n. Знаком избранничества sacrum отмечал, по мнению Галла, только некоторых членов династии. Определение членов династии как «domini naturales» (напр.: Gall 1, cap. 19. S. 43, 2, cap. 16. S. 81 и т. д.) свидетельствует об естественном характере этого института. К этой теме автор возвращается в статье: Polskie laudes regiae w Kronice Anonima // Cultus et cognitio (ks. pam. A. Gieysztora). — Warszawa, 1976. S. 299–311, приписывая хронисту прекрасный, но полностью идеализированный образ династии. Его основной мыслью, — пишет автор, — «является святость и достоинство монаршей власти польских domini naturales. Это относится одновременно к их божественному избранничеству, сакральному достоинству и совершенству наследников, которых не коснется ни неудача, ни моральное осуждение: они находятся в иной сфере, нежели простые смертные» (S. 303). Следует отдать должное хронисту, который, несмотря на свою склонность к преувеличениям, не ушел далеко от реальности. Есть в его Хронике и многочисленные слова критики в адрес королей и князей, в том числе и Кривоустого, которого он намеками упрекает в заносчивости (1, cap. 2), кочевом образе жизни (sicut Numida) и притеснении подданных (1, cap. 12). Хронист рисует довольно печальный образ военного ослабления и демографического упадка, а также обнищания Польши по сравнению со временами Храброго. «Божественное избранничество» он приписывает не всей династии, а только двум ее представителям — Храброму и Кривоустому. Обращает на себя внимание и то, что он даже не выделяет Храброго ни в связи с его коронацией, ни по причине «избранности династии». Хроника не проявляет ни малейшего энтузиазма по отношению к королевскому титулу, чему не будем удивляться. Политически активное население не приняло этого титула, с которым связывались немилые знати и рыцарству тенденции единовластия, но который, в силу известных обстоятельств, не влек за собой особые позиции на международной арене. Оба королевских эпизода кончились катастрофой. В Польше не было видимой цели писать laudes regiae.
862
Gall 1, cap. 9. S. 27. В другом месте (cap. 16. S. 36), хронист говорит, что Бог возвысил Болеслава над другими королями и князьями, поскольку тот полюбил Бога и был как отец для своего народа. J. Wolny. Z dziejow katechezy // DTKPol, 1/1974. S. 176 — автор указывает не некоторое влияние Псевдо-Киприана на характеристику Храброго у Галла, однако можно говорить о случайном совпадении, так как сходство (милость божья сошла с государя на подданных), по-видимому, связано с общей концепцией ответственности правителя за спасение подданных. Точно так же мнимые стилистические заимствования из Vita Caroli Magni Imp. Einharda (К. Maleczynski, в изд.: Gall. S. 64) столь незначительны, что смело можно не принимать их во внимание и объяснять случайным совпадением. Тематика (намного более широкая у Эйнгарда) и композиция (упорядоченная у Эйнгарда и хаотическая у Галла) обоих произведений различны и не дают оснований утверждать, как это нередко делают исследователи, о влиянии Эйнгарда на повествование Галла, и в частности, на описание двора и на характеристику Храброго, Maleczynski, 1. cit.; Т. Grudzmski, Ze studiow nad Kronika Galla // ZHist, 23/1–3,1957, изд. 1958. S. 11; cp.: Cz. Deptula, A. Witkowska. Wzorce ideowe zachowan ludzkich w 12 i 13 wieku // Polska dzielnicowa i zjednoczona. — Warszawa, 1972. S. 125. Причина этого заблуждения в том, что оба произведения имеют схожую биографическую тематику — жизнеописание великого монарха, отсюда вытекают аналогии в ситуациях, но в то же время в параллельных местах отсутствуют доказательства заимствования. Так, описание скромного стола императора с очень редкими пирами для многочисленных гостей (Einhardi. Vita Caroli Magni (ed. О. Holder-Egger). — Hannov, 1911, cap. 24. S. 28), резко отличается от описания ежедневного, изобильного и предназначенного для большого собрания пиршествующих стола Болеслава Храброго (Gall 1, cap. 14. S. 34); общим является упоминание о «venatores», но Галлу не нужно было черпать сведения о них у Эйнгарда. Точно так же принципиально отличаются между собой описания последних минут жизни обоих монархов. (Einhardi. Vita, cap. 30. S. 34; Gall 1, cap. 18. S. 36): у Эйнгарда появляется образ Людвига, а Галл, не упоминая о Мешко, вкладывает в уста Болеслава предсказания о будущей судьбе Польши. Было бы неверно предположить, что стереотипное замечание о том, что у ложа умирающего монарха собрались вельможи (в обоих произведениях: congregatis), попало к Галлу благодаря Эйнгарду. Не мог он заимствовать у Эйнгарда и основной черты правления Храброго — постоянного покровительства sacrum, с которым связаны существенные черты характера монарха и которые хронист почерпнул из агиографической литературы (см. выше). Можно сказать, что, следуя этому шаблону, Галл особенно подчеркивал (значительно больше, чем Эйнгард в жизнеописании Карла Великого) благосклонность Болеслава к церкви. В то же время он, в отличие от Эйнгарда, не стал говорить о щедрых подаяниях убогим. Впрочем, пользуясь агиографическим шаблоном, Галл не ставил перед собой задачу показать «святость» Болеслава и, без сомнения, следуя традиции, более внимания уделял его заслугам на ниве политической деятельности, см.: Gall деятельности, см.: Gall 1, cap. 11. S. 31): «Et cum sic esset Bolezlauus religiosus in divinis, multum tamen apparebat gloriosior in humanis. — И, хотя Болеслав был благочестив в делах божественных, он был гораздо славнее в делах человеческих». Возможно, это было эхо какой-то дискуссии с монахами.
866
Ср.: M. Plezia. Kronika Galla na tle historiografii 12 wieku. — Krakow, 1947. S. 65: Deptula, Witkowska. Op. cit. S. 124.
867
Gall 1, cap. 19. S. 43: «Que plaga creditor eo toti terre communiter evenisse, quia Gaudentius, sancti Adalberti frater et successor, occasione qua nescio, dicitor earn anathemate percussisse. — Верят, что эта напасть постигла сразу всю землю, поскольку Гауденций, брат и преемник святого Адальберта, говорят, неизвестно по какой причине наложил на нее проклятие». Версию об этом проклятии трудно считать вымыслом, как это делает Грудзинский (Т. Grudzinski. Ze studiow nad Kronika Galla // Zapiski Tow. Nauk w Toruniu 3, 1954 изд. 1955. S. 67). Я полагаю, что версия была эхом какого-то конфликта между Болеславом и Гауденцием, другое дело, что проклятие не должно было коснуться всей страны, а возможно, вообще не имело действия, если сохранилось воспоминание лишь об угрозе его произнесения. Ср.: сноску 840 s. f.