Разнообразием содержания (аналогичным западным покаянным книгам) отличаются три нормативных источника русской церкви 11–12 вв.: ответы митрополита Иоанна 2 (1080–1089) на вопросы монаха Иакова; вопросы трех священников Кирика, Савы и Ильи и ответы на них епископа новгородского Нифона (1136–1156) (оба этих памятника не являются собственно покаянными книгами, исчерпывающими в принципе, а лишь ответами священнослужителей на вопросы, касающиеся сомнительных случаев, которые, как представляется, свидетельствуют об установлении практики личной исповеди в то время); а также поучение епископа новгородского Ильи (который перед смертью вместе с монашеством принял имя Иоанна), датируемое 1166 годом. Наконец, в раннесредневековой Руси бытовал и четвертый нормативный памятник этого типа, собственно покаянная книга иноземного происхождения, определяющая покаянные наказания, которую гипотетически относят к первой половине 11 века[1005].
В начале христианизации церковь, еще лишенная достаточного собственного авторитета среди масс, обращалась к помощи государства в сфере воспитания населения на принципах новой морали и преследования греха в некоторых его проявлениях. Благодаря этому обстоятельству мы знаем о суровых наказаниях, применяемых в государстве Болеслава Храброго за некоторые грешные деяния: за прелюбодеяние или распущенность в качестве наказания грозило отрезание члена, осуществляемое необычайно жестоким способом; за нарушение Великого Поста виноватым выбивали зубы[1006]. Славянское уголовное право не знало столь изощренных наказаний[1007], поэтому в данном случае мы имеем дело с чуждым заимствованием, источник которого мы не будем здесь искать; однако существует возможность проникновения восточных влияний в Малопольшу через Моравию или Болгарию. Если второе из перечисленных наказаний представляло собой христианское новшество, то первое напоминает преследование супружеской измены (со стороны женщины), известное уже в племенную эпоху. Церковь расширила пределы этого нарушения на все сексуальные злоупотребления, которым объявила бескомпромиссную, хотя и не слишком успешную борьбу, поскольку искушению зачастую поддавалось и духовенство, что логически вытекает из тех же покаянных книг. Впрочем, мы сталкиваемся и со случаями уступок даже в этой сфере со стороны церковной власти, но с оговоркой супружеского табу: в Новгороде от неженатого молодого человека требовалось только, чтобы он не грешил с замужней женщиной или не отважился «на что-то худшее», а кроме того, чтобы он стремился к исправлению[1008], то есть требовался акт раскаяния. Суровые телесные наказания за грехи, применяемые Храбрым, были полным отступлением от практики покаянных книг (в которых против грешников использовался инструмент поста), однако находили поддержку со стороны церкви, так как Титмар одобрял их как необходимое воспитательное средство; вопрос только в том, насколько эффективное, ведь вовлечение государства не ускорило приобщение население к новым моральным принципам, которое продолжалось в течение долгих столетий. На Западе Каролинги считали себя ответственными за спасение подданных; Карл Великий считался «новым Константином»[1009], что вовсе не означало подчинения христианской морали директивам государства, государство лишь брало на себя функцию хранителя нравственности. Так же и в Чехии церковь пыталась первоначально препоручить опеку над душами подданных государственным властям. По сообщению Космаса, Бржетислав 1 в оккупированном Гнезне (у могилы св. Войцеха) по инициативе пражского епископа Севера объявил о введении наказания (в виде изгнания, денежных штрафов и т. п.) за многоженство и расторжение брака, распутство, убийство, запретил пьянствовать в корчмах, торговать и работать в воскресные дни и праздники, хоронить умерших в полях и лесах[1010]. Статьи, касающиеся христианских обязанностей подданного населения, включают в том числе и указы венгерских королей, например, указ Владислава 1092 года, о посещении в праздники церквей, о празднованиях, о соблюдении постов, погребении умерших на прицерковных кладбищах[1011]. На Руси церковь, опять же, побуждала государство ввести суровые наказания за преступления; так, по летописному сообщению, епископы требовали, чтобы Владимир вместо денежных штрафов за разбой ввел смертную казнь, что князь и сделал; однако экономические соображения побудили вернуться к старой системе наказаний, поставив барьер далекоидущим намерениям церкви[1012].
1005
«Некоторая заповедь» (по определению Кирика) сохранилась в рукописи 14–15 в.: С. И. Смирнов. Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины // ЧОИДР. 191, 2/3. S. 28–31, о времени создания: Ibidem. S. 294. Другие перечисленные в тексте нормативные источники цитирую по изданию: L. К. Goetz. Kirchenrechtliche und kirchengeschichtliche Denkmaler Altrusslands nebst Geschichte des russischen Kirchenrechts. — Stuttgart, 1905 (по публикации: А. С. Павлов. Русская историческая библиотека 6. — СПб., 1880) с немецким переводом и собственным комментарием: ответы митрополита Иоанна 2. S. 121–170; Вопросы Кирика, Савы и Ильи, а также ответы Пифона. S. 209–342. Текст Поучения епископа Ильи отдельно рассмотрел А. Павлов. Неизданный памятник русского церковного права 12 века // ЖМНП, 1890, октябрь. S. 275–300 (текст со С. 285).
1006
Thietmar 8, cap. 2. S. 581, 583. О наказаниях за безнравственные поступки и нарушение поста см.: W. Wojcik. Sciganie lekcewazqcych przykazania i trwajacych w karach koscielnych w Polsce do 1565 r. // Nasza Przeszlosc, 25/1966. S. 33–36.
1007
Ср.: K. Kadlec. О prawie karnym и zachodnich Slowian przed 10 wiekiem // Poczatki kultury slowianskiej. — Krakow, 1912. S. 127.
1008
Интересен 30 вопрос Кирика, Goetz. Op. cit. S. 241: «И тако Клим веляше дати причащание холостымъ на великъ день, съхраншимъ чисто великое говенье. Аще иногда сгрешали, расмотривше, оже не съ моужьскою женою, или что вельми зло, но и еще дерьзнеть на добро». Если Клим определял митрополита Климента Смолятича, о чем нельзя говорить наверняка, предписание имело общечеловеческий характер. Этот либерализм находит подтверждение в 67 вопросе Кирика, Goetz. Op. cit. S. 276 n.