Независимо от тех или иных теорий, пытающихся объяснить противоречия, вытекающие из несоответствия понятия совершенного sacrum и несовершенной действительности, единственный путь к спасению, в соответствии с учением обеих ветвей церкви того времени, лежал через покаяние. Исключением в рамках официальной церкви стало отступление от этого принципа в Киево-печерском патерике. В житие св. Онисифора, написанном владимирским епископом Симоном, мы читаем о духовном сыне Онисифора, который был негодным монахом и умер внезапно без покаяния, и невыносимый смрад исходил от его тела. В результате молитв Онисифора ему явился в видении основатель монастыря св. Антоний и напомнил о своем давнем обещании, что кто бы ни был погребен в этих пещерах, он будет спасен, хотя бы он и был грешником. Таким образом получил спасение и этот брат, в чем братья убедились по приятному запаху, исходящему от тела умершего[1039]. Эта наивная реклама монастыря, свидетельствующая о сомнительной теологической подготовке владимирского епископа, представляет собой уникальное явление в раннесредневековой славянской литературе официальной церкви.
Единственным способом избавиться от бремени грехов, отягощающих совесть, и таким образом открыть себе путь к спасению было совершение таинства покаяния. Оно требовало, чтобы грешник искренне сознался в своих прегрешениях: либо публично перед людьми, как это было в древности, либо перед исповедником, пресвитером, который отпускал грехи и был обязан держать в тайне выслушанную исповедь. Это отпущение грехов носит название исповеди и связано с раскаянием (то есть с сожалением по поводу совершенных грехов и желанием исправиться), а также искуплением грехов. Наказания за грехи, в раннем средневековье необычайно суровые, с течением времени смягчались, и начиная приблизительно с 11 века главным элементом покаяния становится сама исповедь, признание грехов[1040]. В личной доверительной исповеди, осуществляемой перед исповедником, возникал интимный духовный контакт между обеими сторонами, при этом исповедник получал возможность оказывать глубокое влияние на образ мысли и поведение грешника, с покорностью воспринимающего учение. Ввиду того, что частая исповедь в христианской среде была чрезвычайно распространена, духовенство обретало инструмент морального давления на общество в широком спектре вопросов, прежде всего в сфере формирования нового мировоззрения, в котором забота о спасении должна была играть центральную роль и которому должны были быть подчинены иные общественные и личные заботы. Поэтому вопрос о возникновении института исповеди как фактора средневековой идеологии является для нас весьма интересным. В раннем средневековье утвердилась форма личной исповеди. Именно такую форму личной исповеди вводил в Поморье епископ Оттон, рекомендуя каяться в грехах перед священниками в церкви, а затем принимать евхаристию; вместе с исповедью осуществлялось причащение, то есть действие, связанное с отпущением грехов (в соответствии с практикой, установленной в 11 веке). О прощении вины Оттон говорит только после упоминания о причащении, а значит, переносит центр тяжести на исповедь, в соответствии со взглядами того времени[1041]. В действительности на славянских землях сохранялись и более архаичные формы исповеди даже в 12 в. А потому и в более ранних фризских фрагментах сохраняются следы публичной и коллективной формы исповеди. Фрагмент 1 начинается со слов: «Глаголита по нас редка словеса», то есть «Говорите вслед за нами эти немногочисленные слова». Это были слова пресвитера, обращенные к собранию верующих. Верующие затем повторяли вслед за ним текст исповеди с перечислением грехов: клятвопреступление, ложь, воровство, зависть, богохульство, прелюбодеяние, алчность, несоблюдение праздников и постов. То, что здесь не было упомянуто убийство, которое требовало индивидуального признания и покаяния, подтверждает коллективный характер, отраженный в этом фрагменте исповеди[1042]. Неясно, каким образом при этой коллективной форме исповеди назначались наказания для искупления грехов, хотя существовала довольно разнообразная и древняя система наказаний, как свидетельствовала покаянная книга Заповеди святых отцов, известная в первоначальном виде уже в великоморавском государстве[1043]. Возможно, существовала система искупления, то есть замены покаяния на материальные повинности. О сохранении это коллективной формы в Польше до 12 века свидетельствуют сообщения Галла о религиозных элементах в походах Кривоустого. Его воины после вторжения в Поморье «приняли святое причастие» (communicati sunt eucharistia) — очевидно (хотя это, как обычно опущено у Галла), после предварительной исповеди, однако она не могла быть индивидуальной из-за форсированного пятидневного марша из Глогова к Колобжегу и его продолжения после осуществления богослужения на шестой день — на рассвете седьмого дня начался штурм[1044]. Так же было и в 1110 году перед нападением Кривоустого на Чехию: была отслужена главная месса, епископы читали проповеди своим прихожанам, а всё рыцарство (populus universus) приступило к святому причащению[1045]. Галл не упоминал об организации исповеди, что при индивидуальной форме требовало бы приглашения целого штаба духовенства и длительного времени. Поэтому молчание об этом Галла в его подробном сообщении следует признать доказательством коллективной формы исповеди. Приведенные здесь слова Галла (communicati sunt eucharistia) доказывают, что это не была форма духовного причащения, о которой говорил в Поморье св. Оттон[1046], когда присутствующие, соединяясь духовно со священником, принимающим во время мессы причастие, принимают его также сами опосредованно, per mediatorem[1047]; в то же время Галл говорил о непосредственном причастии. Таким образом, коллективная исповедь предоставляла духовнику мало шансов установить контакт с отдельными личностями и оказать влияние на их поведение. В этой форме исповедь не могла играть большой идеологической и общественной роли. Кроме фризских фрагментов и хроники Галла, другие источники, относящиеся к славянам, не дают указаний на существование этой формы исповеди, за исключением явного указания Титмара. Он сообщает, как после принятия своего сана в Мерсебурге он учил новых верующих (предположительно, в основном славян) и отпускал им все грехи[1048]. Следует признать неправдоподобным, чтобы епископ во время мессы и торжественной службы выслушивал индивидуальные исповеди, остается только принять, что исповедь была коллективной, как это практиковало немецкое духовенство на землях славянской миссии, в соответствии с Фризскими фрагментами. Эту форму мог перенести в Польшу хотя бы Унгер, вопрос состоит в том, проникла ли она и в другие славянские страны, особенно в Чехию. Отсутствие упоминаний не доказывает, что она не имела более широкого распространения, так как источники являются фрагментарными и случайными.
1040
В. Poschmann. Die abendlandische Kirchenbusse im fruhen Mittelalter // Breslauer Studien zur historischen Theologie 16. — Breslau, 1930. S. 167–197, особенно C. 197. Выделение исповеди вело уже даже в 9 веке к ее отождествлению с покаянием: «confessio iustificat, confessio veniam peccatis donat — Исповедание оправдывает, исповедание прощение грехов дарует» (по сообщению Рабана Мавра), в чем, однако видна безуспешность, коль скоро покаянные наказания не были устранены. См.: Е. Amman. La penitence рrіvе // Dictionnaire de Theologie catholique 12. — Paris, 1933. S. 890 n.
1042
Freisinger Denkmaler, см. выше. S. 210, те же грехи перечислены во Фрагменте 3 (S. 214); это должна была быть молитвенная формула главной исповеди с признанием грехов, совершенных после принятия крещения. Разбор памятника: J. Pogacnik. Kompositorische und stilistische Besonderheiten der Freisinger Denkmaler // Ibidem. S. 121–156, особенно S. 122; автор допускает, что эта формула также должна была служить для целей катехизации, однако о ее назначении для коллективной исповеди свидетельствует сообщение Титмара (далее сноска 1024).
1044
Gall 2, cap. 28. S. 95. Ср.: Sulowski. Poczatki koscioia polskiego. S. 116–117: автор не уделяет внимания вопросу исповеди.
1046
Herbord 2, cap. 18. S. 94: «Quodsi non potestis, quia camales estis, huic tam sanctissime rei per vos omnes missas participari, saltern per mediatorem vestrum, scilicet sacerdotem qui pro vobis communicat, fideliter, reverenter ac devote missas audiendo communicate. — Поскольку вы не можете, будучи плотскими, все участвовать в местах, по крайней мере через посредника вашего, то есть через священника, который общается с богом за вас, со страхом божиим, верою и благоговением участвуйте в массах, слушая их».
1048
Thietmar 6, cap. 42. S. 377: «et ego peccator missam cantans populos advenientes amonicionis egens institui et peccata confitentibus divina potestate, tamen infirmitate mea resolvi. — И я грешный, служа мессу, народ приходящий, сам нуждаясь в увещевании, наставлял, и исповедующих грехи силою божией в немощи моей разрешал».