Поучение Мономаха выражало тенденцию, господствующую в раннем средневековье как у восточных, так и у западных славян. Первое сообщение о формах покаяния в Польше сделал Титмар в своем рассказе об Эмнильде, которая склоняла своего мужа к добру и непрестанно каялась за грехи их обоих (maculas abluere) — великой щедростью в подаяниях и воздержанностью (abstinentia), то есть постами[1088]. Однако же воздержанность была личной добродетелью Эмнильды, ни один источник не приписывает этого свойства ни Храброму, ни его преемникам, включая Кривоустого. Точно так же никто не сообщает о строгом соблюдении постов при дворе раннесредневековых Рюриковичей. Жестокий указ Храброго против грешников, нарушающих посты, был издан скорее для устрашения, а возможно, для того, чтобы показать свое христианское рвение церковной власти: сам Храбрый не слишком соблюдал правила постов, коль скоро обвенчался со своей последней супругой во время Великого Поста, в чем его не преминул упрекнуть Титмар. Поэтому стоит усомниться, что это распоряжение исполнялось даже при дворе властителя. Двор Владислава Германа наверняка был не менее христианским, нежели двор Храброго, однако он не отличался склонностью к соблюдению регулярных постов, как это видно из описания Галлом похода этого князя в Поморье (1091), предпринятого в Великий Пост. На обратном пути поляки понесли значительные потери, что автор объясняет божьей карой на нарушение поста, которая должна склонить грешников к искуплению. Именно так объявил затем Бог некоторым уцелевшим[1089]. Наверняка этот слух возник не в среде рыцарей, которые менее всего были заинтересованы в установлении правил поста. Это была версия духовных лиц, придуманная для воспитательных целей. Не заметно, чтобы она достигла результата. Описывая покаянный пост Болеслава Кривоустого, виновного в смерти Збигнева, Галл живописует смирение могущественного князя, постящегося со специфическими атрибутами — в рубище и покрыв себя пеплом, в слезах и уединении; однако не столько эти атрибуты, сколько сам факт поста поразил до глубины души хрониста и его товарищей-капелланов, наблюдавших это самоистязание, так как у кающегося лишь «хлеб был яством, а вода — нектаром»[1090]. По-видимому, несмотря на свою набожность, Кривоустый не привык неукоснительно соблюдать предписания строгого поста. При этом примечательно, что сами епископы склоняли князя к тому, чтобы отказаться от сухого поста, под предлогом его странствия (в Венгрию), князь же отличался необычайной щедростью по отношению к церкви. Отношение Кривоустого к посту мало чем отличалось от позиции его современника Мономаха. Более строгая практика постов развилась, по-видимому, как в Польше, так и на Руси только в 12 веке. Ожесточенные споры на Руси в вопросе о постах во второй половине 12 века, возможно, были следствием приобщения населения к этой обязанности хорошего христианина.
1089
Gall 2, cap. 2. S. 65 n. «Quod flagellum Deus, ut credimus, omnipotens in transgressoribus observancoie quadragesimalis ad correccionem exercuit, sicut quibusdam postea de ipso liberatis periculo revelavit — Каковой бич Бог всемогущий, как мы веруем, использовал для исправления тех, кто был замечен в нарушении великого поста, как он впоследствии открыл некоторым, спасшимся от этой опасности» (S. 66).
1090
Gall 3, cap. 25. S. 157: «Vidimus enim talem virum, tantum principem, tam deliciosum iuvenem primam karinam ieiunantem… — Мы видим, что такой человек, столь могущественный вождь, такой изящный юноша постится в первый пост». Гродецкий (Grodecki. S. 167) дал ошибочный перевод этого отступления, Плезия (Plezia. S. 170) переводит: «в первый раз… постился публично», однако в тексте источника отсутствует эквивалент для слова «публично». Определение «primam karinam» указывает на Великий Пост, «secunda carina» (сорокадневный) приходится на период перед днем св. Иоанна Крестителя (или после Зеленых святок), третий пост — перед Рождеством, ср.: Poschmann., Oр. cit. S. 13–14 и сноска 1 (S. 14).