Учение о спасении, выполняя побочную функцию средства достижения имущественных целей, могло быть также и политическим инструментом. Эта вторая побочная функция наиболее четко проявляется в крупных конфликтах между духовной и светской властью, из которых наиболее симптоматичными и громкими на Западе были события, известные в истории как Медиолан (Милан) и Каносса. Наверняка ими отмечены некие этапы в конфронтации государства и церкви. В Польше их соответствием может считаться подробно описанное Галлом покаяние Болеслава Кривоустого, к которому по сей день историография проявляет определенный интерес. Его интерпретация, как мне представляется, может облегчить сопоставление с упомянутыми Медиоланом и Каноссой, которые представляют две формы отношения государства и церкви и, соответственно, два способа разрешения конфликтных вопросов покаяния на высшем уровне. В Медиолане епископ Амвросий склонил императора Феодосия в 390 г. к публичному покаянию за расправу над взбунтовавшимся населением Фессалоник, в чем одни исследователи нашли сходство с триумфом Григория 7 над Генрихом 4 в Каноссе, другие же заметили принципиальную разницу, так как первый акт вытекал из идеологических религиозных побуждений, второй же служил политической цели подчинения власти императора папе[1121]. В принципе можно согласиться с точкой зрения, согласно которой в обоих случаях церковная власть претендовала на контроль за политической деятельностью императора, но в то же время невозможно отождествить цели политики Амвросия и Григория, так как первый стремился к управлению отдельными поступками императора, другой же — к полному подчинению светской власти церкви. Как же мы должны квалифицировать польский факт покаяния в 1113 году? Итак, Кривоустый покаялся за смерть Збигнева, которого велел ослепить, и, возможно, неумышленно, стал причиной смерти своего брата. По мнению части исследователей, таких как К. Малечинский, Я. Адамус, С. Бенек, покаяние Болеслава было вызвано сложной внутренней ситуацией после смерти Збигнева, грозящей польскому князю утратой трона; Малечинский даже считает, что покаянию предшествовало проклятие со стороны архиепископа Мартина, Т. Грудзинский видит смиренного Болеслава у ног архиепископа[1122]. Эта последняя концепция сближает покаяние Кривоустого с Каноссой (аналогию, с которой проводит и Малечинский), хотя и поверхностно, так как не церковь, а только польское общество могло принять решение о лишении трона, не могло также быть и речи о подчинении князя церковной власти. Более того, ничто не говорит о том, что проклятье действительно было направлено против Болеслава. Правда, Малечинский ссылался на слова Галла, который представлял Болеслава как человека, оторванного от общения и разговоров с людьми (ab humano consortio et colloquio separatum), что могло указывать на проклятье. Однако из текста источника вытекает, что сам Болеслав изолировал себя от окружения, как это понимают и оба переводчика Галла[1123]. И изоляция эта не была полной, так как князь покаялся после предварительного контакта с духовенством и обсуждения с вельможами (как перед отъездом в Венгрию), а в период покаяния, скорее всего, он предпринял поход в Поморье, где осаждал Накло[1124]. Изоляция в данном случае означала скорее отказ от развлечений, охоты и т. п., а не действия, связанные с осуществлением власти, иными словами, имела покаянный характер. Существование проклятия кажется здесь маловероятным, так как Болеслав не противился покаянию, источник не дает на это ни малейшего указания; известный по другим источникам образ жизни Кривоустого, его рыцарская набожность говорит о том, что он не уклонялся от искупления греха покаянием. А необычайная благосклонность духовенства к кающемуся свидетельствует об отсутствии конфликта между ним и церковной властью. Галл передал образ полностью раскаявшегося грешника. Вообще в рассматриваемом покаянии не видно специфических черт, сближающих его с Каноссой, в которой лицом к лицу встретились два смертельных врага, отстаивающих две противоположные политические концепции. Малечинский утверждает, что вследствие жестокой кары, назначенной Збигневу, «трон Кривоустого в тот момент сильно пошатнулся»[1125], а покаяние имело целью, по словам Галла, сохранить князя «при его достоинстве»[1126]. Это явное преувеличение. Ясно, что наказание, которое встретило Збигнева, вызвало волнения (ср. ослепление Василька на Руси), возможно, раздавались голоса, что следует поступить с Болеславом, как с его дядей, но это были безответственные голоса, так как общество, помня о временах Казимира, не могло рисковать, вызывая династический кризис. Сам факт, что была предпринята попытка разрядить атмосферу путем покаяния, а не через политические решения, указывает на спокойное протекание протеста. Также и Галл, сообщая, что Кривоустый отправился в странствие в Венгрию (во время своего покаяния), несмотря на страх перед своими христианскими и языческими соседями, обошел молчанием внутренних врагов[1127]. И факт отъезда Болеслава за пределы страны доказывает, что он не ожидал внутренней угрозы. Отвергая аналогию с Каноссой, мы должны констатировать, что и аналогия с Медиоланом была бы неполной, так как общий элемент (покаяние правителя) не является здесь показательным; в то же время характерное для Медиолана публичное наказание властителя не повторяется в покаянии Болеслава.
1121
Лицманн трактовал оба акта как политические (Н. Lietzmann. Das Problem Staatund Kirchheim westromisches Reich. // Kleine Schriften 1. — Berlin, 1958. S. 215–224 (изд. 1 Abh. d. Pr. Ak. d. Wiss. phil.-hist. K1., 1940); Энсслин в то же время отделил церковный акт (Медиолан) от политического (Каносса). Шеффер (R. Schieffer. Von Mailand nach Canossa. Ein Beitrag zur Geschichte der christlichen Herrscherbusse von Theodosius d. Gr. bis zu Heinrich 4 // Deutsches Archiv f. Erf. d. Mittelalters 28. — Koln-Wien, 1972. — S. 333–370) рассмотрел дискуссию, проводя тонкое различие между покаянием обоих властителей. Трудно сомневаться, что различие позиции кающихся было в какой-то мере обусловлено различным влиянием духовной власти.
1122
Maleczynski. Boleslaw Krzywousty. — 1975. S. 76–77; J. Adamus. O monarchii Gallowej. — Warszawa, 1952. S. 52 n.; S. Bieniek. Z dziejow pokuty publicznej w Polsce wczesnosredniowiecznej // CPHist., 18/2, 1966. S. 10; T. Grudzinski. Podzialy dynastyczne monarchii piastowskiej w koncu 11 i poczatkach 12 w // ZHist. 36, 1971, 3. S. 28 nn., cm. S. 33.
1123
Grodecki. S. 167; Plezia. S. 170. Этот автор (Вступление. S. 39) считает возможным наложение на Кривоустого проклятия.
1126
Так можно понимать слова Галла (Gall 3, cap. 25. S. 157): «oportet partem infimam, medicine capacem, in statu dignitatis vigitanti studio discrecionis conservari. — Часть немощную, находящуюся в ведении медицины, нужно с неусыпным старанием сохранять в состоянии достоинства».
1127
Gall 3, cap. 25. S. 158: «Nam cum ipse non ducatum, sed regnum magnificum gubernaret ac de diversis et christianorum et paganorum nationibus hostium dubitaret, semet ipsum regnumque suum servandum divine potentie commendavit et iter peregrinacionis ad sanctum Egidium… consumavit. — Ибо, поскольку он правил не княжеством, но славным царством и имел опасения относительно различных христианских и языческих враждебных народов, он поручил себя самого и царство свое силе божией и предпринял паломничество к святому Эгидию».